Оранжевое солнце

Экспедиция расположилась недалеко от окраины города. Начальник любил во всем порядок. Машины выстроились в строгий ряд, палатки — ровным полукругом. Среди них примечательны: палатка начальника — остроконечная с красным вымпелом; большая, немножко неуклюжая — палатка-мастерская ремонтников и круглая, как юрта, — кухня. На желтовато-буром песчаном плато палаточный городок вблизи Гобийской розы выглядел необходимым дополнением; казалось, Дзун-Баин хорош, но не хватало ему только этого палаточного соседа. Теперь есть и такой сосед.

...Палящее солнце будто смилостивилось, отошло в сторонку, слегка склонившись к западным горам. Жар ослабел, изредка набегал ветерок. В лагерь пришли ревсомольцы — девушки и юноши, активисты Дзун-Баина. Сегодня выходной день, молодежь одета по-праздничному. Они пригласили гидрологов на концерт художественной самодеятельности, прибывшей из города Сайн-Шанды. Концерт будет в три часа. Лагерь оживился. Как песок, гонимый ветром, сыплется с бархана на бархан, так посыпались на ревсомольцев вопросы гидрологов. Нетрудно быть догадливым: о чем бы ни спрашивали, все упиралось в бассейн. Бассейн в Гоби!..

— Мы строили! — хвастался маленький шустрый ревсомолец в цветастом халате и широкополой войлочной шляпе. Его смешные усики, тощие, как высохшие стебельки, его пронзительный голос, перекрывающий остальных, забавлял всех.

— Не звени! Ничего не слышно! — оттеснила шустрого девушка и подошла к Эрдэнэ. — Экспедиция долго будет здесь работать?

Эрдэнэ уклонился, повернул разговор на другую дорожку:

— За бассейн все вам говорят спасибо. Да?

— Не все. Есть и жалобы на нас и угрозы...

— Кто же это?

— Старики далекого Гоби. Они, увидев бассейн, рассердились, жалобу написали в аймак. Ревсомольцы отобрали у Гоби воду, слили в одно место. Вода — сок жизни, а они булькаются в ней, грязнят, поганят... Без воды погибнет Гоби. Грозятся, упрекают — небо уже разгневалось: один почтенный гобиец утонул. Он приехал издалека, увидел: в бассейне купаются люди, «ходят» по воде, и он пошел, но плавать не умел, стал тонуть. Спасли. Откачали, открыл глаза, улыбается:«Благодарение небу, первый раз в жизни я досыта напился...»

Все смеялись.

...Концерт проходил под открытым небом, на временной летней сцене. Над красным занавесом плакат: «Привет дорогим гидрологам!» Раздвинулся занавес, ведущий передал привет жителей Дзун-Баина разведчикам и добытчикам воды в Гоби. Первым выступил оркестр народных инструментов. Потом на сцену вышла девушка в ярком малиновом халате, в белых туфельках на высоких каблуках, прочитала стихотворение Сенге «Наше слово»; оно заканчивалось:

...Чтоб превратить пустыню Гоби
в цветущий,
плодоносный сад!..

Девушка сбросила халат, осталась в розовом трико, усеянном ослепительными блестками. Плавно размахивая шелковым шарфом, выполнила танец «Мир народам». Ей громко хлопали, заставили танец повторить. Ведущий объявил:

— Поет Цэцэг.

Эрдэнэ приподнялся: «Она, Цэцэг...» Стояла девушка в оранжевых отблесках солнца, они играли, переливались на светлом платье, перетянутом тонким пояском; темные волосы падали на плечи. Цэцэг спела несколько песенок. Эрдэнэ показалось, что голос ее звучит слабо, робко. Сбоку услышал: «Какой ласковый голосок, как у моей дочки Солонго. Хорошо поет девушка». Говорила пожилая монголка, склонившись вперед, вслушиваясь в пение. Когда Цэцэг исполнила «Хонин Джоро» — песню, которую знает и любит каждый монгол, аплодисменты не утихали до тех пор, пока она не повторила песню. Всем понравились степные напевы аратов. Их исполнила Цэцэг задушевно, просто, они прозвучали мягко, нежно, будто пела их Цэцэг для себя, забыв, что ее все слушают. Родные степи... Эрдэнэ услышал шелест густых трав, разукрашенных синими и желтыми цветами; пересвист птиц на утренней заре; блеяние барашка, потерявшего мать, звон подойника, с которым бабушка пошла доить коров. Ему было хорошо. Верилось: от такого пения у всех слушавших на сердце легко и хорошо... Со сцены Цэцэг долго не отпускали, и она вновь пела.

Ведущий объявил:

— Выступают акробаты!

Эрдэнэ уже ничего не слышал, протискивался между рядами, спешил встретиться с Цэцэг. Она увидела его:

— Эрдэнэ! Вот встреча! Ты веришь в приметы? Я как увижу во сне зеркальце, в которое смотрюсь, обязательно случится что-нибудь неожиданное и всегда приятное... Пошли...

Миновали последний дом. Перед ними — бесконечная серовато-смутная даль. Остановились около причудливых нагромождений камней, исщербленных ветрами, обожженных солнцем. Цэцэг увидела белые кашки на бледных ножках-ниточках. Они набрали небольшой букет. Цэцэг любовалась, прижимала к груди. Присели на гранитную плиту, отполированную песками, гонимыми ветрами. Разговор не складывался. Цэцэг уставилась вдаль, виделся ей светлый огонек, кто его зажег? Огонек манил, и хорошо бы взяться за руки, идти к этому огоньку...

— Эрдэнэ, ты видишь огонек? Пойдем к нему...