Оранжевое солнце

— Не огонек это Цэцэг... Гоби часто обманывает... Когда я впервые увидел Гоби, мне хотелось выпрыгнуть из машины, идти, идти, а куда и сам не знаю...

— Я привыкла — трава, лес, цветы, птицы, речка... А тут? Тяжело тебе, Эрдэнэ, в пустынной Гоби, ужасная жара и скука! Верно?..

— Никаких ужасов. На Гоби больше наговаривают. В Гоби монголы живут хорошо...

Цэцэг не захотела слушать.

— Не ври. Ты всегда любил немножко приврать!..

Он пустился расхваливать Гоби, будто жил здесь годы.

В Гоби сладкое гое, тошлой, над скалами, как на крыльях, летают даже бараны, козы... В низинах тан, хумыль... В Гоби...

Он увлекся, не заметил, что повторяет рассказанное ему гобийским аратом. Цэцэг не дала ему говорить дальше, лукавые глаза ее щурились:

— Ты тошлой и гое ел? Дай-ка мне...

— Не ел, рассказывал гобиец...

Цэцэг неудержимо смеялась:

— Ну ладно, скажи, как работаешь? Доволен?

— Доволен, а ты лаборантка и поешь?..

— Да, лаборантка и пою... Уехала из Сайн-Шанды ненадолго, рвусь обратно; в лаборатории каждый день что-нибудь открывается... Письма от Гомбо получаешь?

Эрдэнэ насторожился:

— Какие же письма? Мы все время в пути... А ты получаешь?

— Я без писем о нем все знаю...

В Гоби ночь надвигается мгновенно, будто падает тяжелый занавес; миг — и вокруг непроглядная темнота. Эрдэнэ и Цэцэг затревожились. Темнота накрыла плотно. Эрдэнэ шел впереди, Цэцэг крикнула:

— Где ты? Я ничего не вижу, дай руку!..

НАПИШУ ТЕБЕ ОБО ВСЕМ

Едва Цэцэг переступила порог юрты девушек-артисток, они, как сороки, застрекотали:

— Птичка-певичка из Гоби прилетела!

— Скажи, кто этот красавчик? Кто?..

Еще долго бы стрекотали сороки, да одна из них выкрикнула:

— Хватит! Чай готов. Все — к столу!

Запах наваристого чая отодвинул все разговоры. Уселись тесно, кружком. Цэцэг за столом не было — быстро сбросив свои наряды, уснула. Она не уснула, а притворилась спящей. Спрятав голову под подушку, вновь шагала с Эрдэнэ. Ушла недалеко, послышался голос девушки-акробата:

— Цэцэг, иди пить чай...

Девушка вернулась к столу.

— Спит, ей и чай не нужен...

В юрте стихло, пили чай молча. У Цэцэг закрылись глаза, она крепко заснула.

...Все мимолетное забывается, а может быть, наоборот? Встреча с Цэцэг — молния, нет, ласковый ветерок, нет, это... Эрдэнэ стоял у гудящей машины, а рядом... Цэцэг. Он отошел от машины, сходил в палатку-мастерскую, взял гаечный ключ, и Цэцэг с ним, и она несет гаечный ключ. Щеки у Эрдэнэ горели; рассердилось на него гобийское солнце, потер их ладонями. Губы припухли от жары. Цэцэг ушла; все-таки догадалась, что мешает работать. Была ли она здесь? Она из дедушкиной сказки: явилась — с неба упала, исчезла — улетела, за тучу спряталась. Дедушка все может, подарил ей крылья. До обеда время шагало медленно — усталый верблюд в знойный полдень. Обедал Эрдэнэ плохо, даже кусок жирной баранины отодвинул, есть не стал. Чашку с чаем уронил себе на колени; сменщики не утерпели, расхохотались; моторист Орсо смеялся громче всех:

— Эрдэнэ, ты как вчерашняя девушка-акробат, поставила чашку на кончик мизинца, чашка крутится, а девушка танцует. У тебя не вышло, но ты не виноват; чашка такая непослушная, выбрось ее из юрты, закопай в песок!

Пошумели, посмеялись, начали спорить о вчерашнем концерте. Восхищались танцами, девушкой-акробатом. Покорил всех ее номер: она поставила на голову роскошную фарфоровую вазу с цветами, балансируя на левой ноге, правую вытянула вверх на уровень вазы. Бурей прокатились аплодисменты. Эрдэнэ ждал, будут ли говорить о пении Цэцэг? Разве она не участвовала в концерте? Потускнел: никого не удивили ее песенки...

— Эй вы, крикуны, а песни Цэцэг вам не понравились? Как поет девушка? Я и сейчас слышу ее голос. Жирные курдюки, где были ваши уши?

Никто не обиделся, Орсо за всех ответил:

— Хорошо пела! А еще концерт будет?

— Моторы остановим, все уши они нам прожужжали; Гоби сверлить не станем, будем слушать каждый день концерт, — шутил Мягмар.

Эрдэнэ вышел из юрты. Небо жгучей синевы, Гоби дышала тяжело, и на сердце Эрдэнэ тяжело. Опустил веки, а перед ним Цэцэг. Стал ее высмеивать. И пела-то она как ненастоящая певица, и голос-то у нее тощий, и руки-то не знала куда девать... Открыл глаза, нет Цэцэг. Стояла вот тут, где же она? Глядел вокруг, искал. Подошли сменщики, тоже стали глядеть, стараются.

— Что потерял? Говори, поможем! Весь гобийский песок сквозь пальцы пропустим, найдем!..

...День сиял и сиял, когда же он кончится? Никогда так не ждал Эрдэнэ вечерней звезды, как в этот бесконечный день. Звезда не зажглась. Обиделась Цэцэг, уехала, не придет. Зачем он вспугнул ее?

Не надо возвращаться к тому, чего уже нет, а сердце не слушает, стучит, зовет, и другое сердце откликается. Вновь стоит Цэцэг рядом, улыбается, ветер играет черными прядями ее волос, рука Цэцэг в руке Эрдэнэ, маленькая, теплая, слегка вздрагивает. Виноват во всем дедушка, научил верить сказкам. Не может человек вмиг облететь всю степь, а веришь, он на крылатом коне облетел и вернулся...