Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Через неделю Трубникова вызвали в следственный корпус в дневное время. Это могло означать только подписание двести шестой — акта об окончании следственного дела.

Оформлял этот акт молодой следователь с приятным лицом и каким-то сочувственным взглядом. На форменном бланке значилось, что Трубников, Алексей Дмитриевич, привлекается к уголовной ответственности по статье 58, пункты 1-а, 9,6, 11 и 7. Алексей Дмитриевич уже знал, что они означают. Он обвинялся в участии в контрреволюционной организации, шпионаже, диверсии и вредительстве. Недоумение вызвал только неизвестно откуда взявшийся пункт 1-а — измена Родине.

— Я не подпишу этого документа! — сказал Трубников.

— Почему? — спросил следователь.

— Потому, что я дал ложные показания и хочу отказаться от них.

— Это надо делать на суде, — тихо сказал следователь и громко добавил: — Этот документ означает лишь, что следствие по вашему делу закончено. Его подписание или не подписание ничего не меняет.

Похоже, этот чекист прав. Трубников поставил на бланке свою подпись.

— А какой суд будет рассматривать мое дело?

— Вероятно, Военный трибунал, — ответил молодой человек.

Алексей Дмитриевич ухватился за эту мысль. Конечно же! Он должен решительно и громогласно заявить на суде о лживости своих показаний. Каким бы ни был этот суд и какими бы ни были последствия. Теперь он хотел, чтобы суд над ним состоялся как можно скорее.

Однажды днем открылась дверь камеры и вошел человек, не похожий на обычных, только что арестованных новичков. Он был худой, заросший, но с наголо остриженной головой. Одет в рваный ватник, телогрейку и такие же ватные штаны. На ногах у арестанта было подобие каких-то опорок. Стоя на пороге с небольшим грязным мешком в руках, человек снял с головы изжеванную шапку-треух и сказал без обычной растерянности тюремных новоселов:

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравствуйте, — ответили ему почти хором.

— Место свое я знаю, — сказал вошедший, садясь на крышку параши.

На вопросы он отвечал охотно и обстоятельно. Прежде всего, он не с воли, а из лесного лагеря под Архангельском. По специальности — инженер-силикатчик. Осужден за вредительство в промышленности строительных материалов почти год назад на пять лет ИТЛ. Писал многочисленные жалобы во многие инстанции. Наконец пришел ответ Верховного Суда: «Приговор отменить за мягкостью. Начать дело повторно со стадии предварительного следствия».

— Теперь лет пятнадцать влупят, — неожиданно заключил свой рассказ лагерник почти равнодушным тоном, будто речь шла о постороннем человеке.

— Значит, вы только навредили себе своими жалобами, — заметил кто-то.

— Не думаю, — ответил инженер. — Разве что ускорил пересмотр. Всех, кто был осужден до постановления об увеличении сроков, вызывают теперь под всякими предлогами на переследствие. Или шьют новое дело.

Все знали о правительственном постановлении, в котором сроки наказания за большую часть видов контрреволюционных преступлений увеличивались от десяти до двадцати пяти лет включительно.

— Но закон не имеет обратной силы, — сказал режиссер, поднаторевший в юридических вопросах при постановке «Очной ставки». Кое-что начал понимать и он, и уже меньше чурался товарищей по камере.

— А она и не нужна — эта обратная, — ответил лагерник. — После повторного следствия производится и повторное осуждение уже по новым законам.

Наступило молчание.

— Их и левая, их и правая… — нарушил его через минуту всегда молчавший немолодой колхозник, привезенный откуда-то из области.

— А как жизнь в лагерях? — опросил молодой инженер, специалист по радиотехнике. Он уже подписал двести шестую, ждал перевода в общую тюрьму, суда и отправления в лагерь. Радиотехник видел фильмы и спектакли о советских местах заключения, читал сообщения о досрочном освобождении многих тысяч строителей канала и помнил о процессе Промпартии. Парень рвался в ИТЛ, чтобы заработать себе свободу в суровых, но не лишенных своеобразной романтики условиях северных необжитых краев.

Вопрос о лагерях принудительного труда остро интересовал всех.

— А что именно товарищи хотят знать о лагерях? — Опытному, видавшему виды каторжанину явно импонировало внимание почтительной аудитории. — Как кормят? Да приблизительно так же, как в этой тюрьме, если, конечно, заключенный выполняет норму на лесоповальных работах.

— Как? Такое питание при выполнении нормы! А если заключенный ее не выполнит?

— Тогда штрафной паек и штрафная баланда.

— А можно выполнить норму?

— В принципе, да. Конечно, если не стар, здоров, хорошо питаешься и имеешь навыки физической работы.

— А если какого-нибудь из этих условий нет?

— Тогда — штрафная баланда.

— Позвольте, — сказал профессор-ветеринар, — получается какой-то заколдованный круг. Выполнить норму можно только хорошо питаясь, а питаться хорошо можно только выполняя норму…

— Я не сказал, что на одном лагерном питании можно выполнить норму, — понизив голос, сказал инженер.

— Но кто-нибудь же ее выполняет?

— Некоторые… Некоторое время…

— А потом?

— Штрафной паек.

— Ну, а потом, потом?..