Оранжевый для савана

Видать он забыл о ней и на крыльце оставил, может, еще днем. Красные рыбки. Когда жарко, они быстро тухнут. В конце концов мне так дурно сделалось, что я встала, натянула платье, вышла, собрала рыбу в сетку, взяла в гараже лопату и пошла в рощицу, чтобы закопать ее там, стараясь не шуметь. Не успела я яму и наполовину выкопать, как он налетел на меня, весь запыхавшийся. Схватил этот нож, что на ремне носит — он в свете луны блеснул, — и как псих трахнутый на меня кинулся. Ну я что, я бегу через рощицу и слышу, как он о корень или что-то там еще спотыкается и грохается со всего размаху. Потом он опять вскочил, орет, что убьет меня. Я ему кричу, что зарывала его рыбу вонючую, чтобы меня от этого запаха наизнанку не вывернуло.

Тут он вдруг успокоился. Я потихоньку приблизилась и вижу, что он на полянке заканчивает яму копать. Ткнул туда рыбку, забросал землей, крикнул мне, дескать все в порядке, выходи, ему, мол, просто сон дурной приснился, вот он и вскочил. Черта с два. Он ушел в дом, а я подождала-подождала, потом собралась с духом и прокралась обратно. Тут он меня сзади и схватил. Я чуть не померла. Но все что он хотел, это так, пожеребятничать. Ну, сами понимаете. Поржать да пощекотать. Развернул меня и увел, не успела я в себя прийти. Но я одно вам скажу. С тех пор я у него дома ни одной лопаты не видала. Но не думаю, чтобы он был настолько туп и похоронил эту лилипуточку у себя на участке. Вокруг миллионы гектар болот. Там можно маленькую мертвую женщину так далеко и глубоко спрятать, что вся армия и флот сто лет искать будут. Да что там, он мог просто сбросить ее в пруд к аллигаторам, а уж они ее на дно, в ил утащат да пожрут недели за две, ни черта не останется. Может, его на месте убийства еще и можно поймать, но не тогда, когда дело уже сделано. Я вам еще одну вещь скажу. Если вы все разнюхаете хорошенько, а он проведает, чьих это рук дело, то уж лучше сами его на тот свет отправьте. Иначе мне не укрыться и на табачных плантациях. Может, я всю Джорджию проеду, автобус остановится где-нибудь, а уж он — тут как тут, прислонится к своему белому «линкольну» и ухмыляется, пока я свой рюкзак выволакиваю, потому что больше мне тогда уже ничего делать не останется. И он это знает.

На страничке из ее тетрадки я изобразил примерный план его коттеджа, гаража и дороги, а она пометила крестиком то место, где она начала копать и начертила несколько кривых окружностей, там, где стоят деревья.

Когда я высадил ее, она посмотрела на меня долгим взглядом, скосив глаза и закусив губу.

— Я вас возненавижу, если вы проговоритесь, что я вам все рассказала.

— Синди, тебе пятнадцать лет и ты скоро выберешься из передряги, а через пару лет и вовсе не вспомнишь о нем.

В ее недетских, женских глазах мелькнуло какое-то снисхождение ко мне.

— Мне уже шестнадцать через три недели будет. И все это так и будет продолжаться, пока я Бу не надоем. Да и после того не будет у меня в жизни такого дня, чтобы я о нем не вспомнила.

* * *

Я приехал в Неаполь, стараясь не встречаться с «лендроверами» и белыми «линкольнами». Нашел магазин скобяных изделий, купил две лопаты, кирку и положил их в багажник. Потом подумал еще об одном приспособлении, которое может мне пригодиться. Им пользуются водопроводчики, отыскивая закопанные в землю трубы. Купил полтора метра стальной проволоки полсантиметра в диаметре и колотушку с резиновой насадкой — инструмент, какой применяют хирурги и автослесари.

Неаполь плавился от жаркого не по сезону полуденного солнца. Я набрал рабочий телефон Крейна Уаттса и повесил трубку, как только услышал его «алло». Затем набрал его домашний номер. Никто не ответил. Я позвонил в клуб и спросил, не на кортах ли миссис Уаттс. Вскоре мне ответили, что она там, и спросили не позвать ли ее к телефону? Я ответил, что не стоит беспокоиться.

Когда я приехал в клуб, то на стоянке машин почти не было. Несколько человек лежали на пляже, одна пара сидела у бассейна. Подойдя к корту, я заметил, что заняты лишь два из них. На одном играли без правил в пэтбол[11] пожилые сухопарые джентльмены, а через несколько площадок тренировалась коричневая, грациозная, маленькая и сильная миссис Уаттс. Ее партнер был, по-видимому, клубным профи, очень загорелый, лысеющий и начинающий толстеть. Он хорошо двигался, но и она заставляла его изрядно попотеть. Пара дюжин мячей валялись у корта. Он подавал закрытой ракеткой, не обращая внимания на отскок, отбивал каждый мяч, потом посылал его в левую часть корта, придав высокую скорость и вращение. Его партнерша двигалась, оценивала удар на глаз, бросалась к мячу, а он упруго соскакивал с резинового покрытия и откатывался в ожидании следующего. Видно было, что пояс ее теннисной юбки промок от пота.

Казалось, миссис Уаттс выполняла какой-то подвижный и странный ритуал, любопытное сочетание напряжения и единоборства. Лицо было суровым и бесстрастным. Она дважды взглянула на меня, но совершенно проигнорировала. Никаких приветствий.

В конце концов, когда партнер повернулся, чтобы взять еще три мяча, она сказала: