Оранжевый туман

— Логично, — согласился Артюхин, — однако очень не советую Вам туда ехать. Обстановка нагнетается уже сейчас — что же будет в июле? Вы себе представляете, какие будут меры безопасности, когда соберутся главы восьми ведущих государств? Вы там пикнуть не успеете, не то что устроить какую-то акцию. А вот провокации возможны вполне, в том числе с непредсказуемыми последствиями. Вы девушка неглупая, в МАИ учитесь, так что прислушайтесь, Любовь Никитична, будьте благоразумны, не ездите в Петербург. Я Вас по-хорошему предупреждаю.

— Спасибо, я приму Ваше предупреждение к сведению, — ответила Люба.

Артюхин смерил её долгим оценивающим взглядом.

— Вы тоже идеалистка? Как и Нецветов?

— При чём тут Нецветов? — быстро переспросила девушка, и промелькнувшее в её глазах беспокойство не могло укрыться от пристального профессионального взгляда майора Артюхина.

— Да пока, собственно, ни при чём, — он неторопливо выкладывал на стол чёрную папку со множеством бумаг, — приходилось с ним общаться. Интересный он человек. Доигрался он, а жаль. Так и не понял, что все идеалисты рано или поздно свернут себе шею. Не думайте, мне совершенно искренне жаль Нецветова. Не понимаю только, зачем он убил таджика. Не подскажете?

— Виталик пишет, что он его не убивал.

— И Вы ему верите?

— Верю, — ответила Люба без колебаний.

— Ладно, — Артюхин удовлетворённо кивнул, — пусть так. Вы считаете, что у него есть перспективы освобождения?

— Не знаю, — пожала плечами Люба.

— Сами-то Вы чего от жизни хотите? Чем думаете в дальнейшем заниматься?

— В каком смысле?

— Вы же умный человек. Вы же понимаете, что революции не будет. А жизнь свою надо так или иначе устраивать. К нам на заметку Вы уже попали. Это для Вас, можно сказать, первый сигнал. А Вам институт заканчивать надо. Думайте сами, я уже Вам достаточно много сказал.

Люба смотрела на него с плохо скрываемой враждебностью и молчала.

— Политика — вещь сложная, — сказал Артюхин примирительным тоном, — в ней встречаются разные обстоятельства и самые неожиданные союзы, и не всегда бывает понятно, как правильно поступить. Согласны?

— Возможно.

— Как бы Вы отнеслись, Любовь Никитична, если бы я предложил Вам более тесное взаимовыгодное сотрудничество?

— Хотите сделать из меня провокатора? — спросила Люба.

— Ну зачем же так грубо? Мне кажется, мы могли бы с Вами найти общий язык.

— Не могли бы, — ответила она резко.

— Ну что же, на нет и суда нет. Последний момент, Любовь Никитична. Вы же переписываетесь с Нецветовым по почте? — произнёс Артюхин то ли утвердительно, то ли вопросительно, не глядя ей в глаза и делая вид, что усиленно что-то ищет в чёрной кожаной папке, хотя документ, который он хотел показать девушке, был у него приготовлен заранее.

— Да, а что, нельзя? — ответила она с вызовом.

— Ну почему же… Закон не запрещает. Переписывайтесь, пожалуйста. Я уточнил к тому, что Вы должны знать почерк Виталия Георгиевича.

— Знаю, — кивнула Люба.

— Прошу Вас ознакомиться, — Артюхин спокойно и буднично, с ничего не выражающим лицом протянул ей расписку Виталика.

Текст был написан его рукой — в этом у неё не оставалось ни малейших сомнений. Внизу листа бумаги стояло число — 18 октября 2005 года — и подпись Виталия Нецветова.

Строчки поплыли у Любы перед глазами. Она медленно подняла взгляд на Артюхина.

— Я не верю Вам, — сказала она очень тихо.

— Я не прошу Вас верить мне, Любовь Никитична. Поверьте Вашему другу. А сейчас можете идти. Я думаю, сегодня у нас с Вами не последняя встреча.

Люба не пошла коротким путём к метро «Чистые Пруды», а петляла переулками центра Москвы наугад, всё ещё зачем-то сдерживая слёзы и не думая о том, куда идёт.

Лучи весеннего солнца отражались в лужах на асфальте, и бензиновые пятна в них переливались всеми цветами радуги.

Упав без сил на скамейку в сквере возле метро «Цветной бульвар», Люба наконец позволила себе закрыть лицо руками в голос разрыдаться. Рядом больше не было чужих, а из прохожих, к счастью, никто её не трогал.

Она не знала, как ей дальше жить и для чего.

Несколько раз звонил мобильный телефон, но девушка не брала трубку.

Часа через полтора, выплакавшись, она поднялась и медленно, как будто ей это было физически тяжело, пошла к метро.

Войдя в свой подъезд, Люба автоматически повернула ключ в замке почтового ящика на первом этаже. Она всегда проверяла почту два раза в сутки, утром и вечером, и сделала это по привычке, хотя уже сказала самой по себе, что больше ждать писем не будет.

Белый конверт упал из ящика к её ногам. Люба наклонилась, подняла его, прочитала свой адрес, выведенный тем же почерком, что и увиденная сегодня расписка о добровольном сотрудничестве с ФСБ, и слёзы вновь застелили её глаза.

Так она и стояла несколько минут на лестнице, не закрыв почтовый ящик, с письмом в одной руке и ключом в другой.