— Добрый вечер, Виталий. Узнаёшь?
Этот голос он не мог не узнать и годы спустя. Голос, которым великолепный, утончённый циник Артюхин, любуясь собой, осенью пятого года бросал свою изысканную фразу про времена плоских мониторов.
— Допустим. Чем обязан? — спросил Виталик холодно и отчуждённо, чтобы максимально, насколько это возможно по телефону, показать собеседнику своё отношение к его неожиданному звонку.
Будь на месте Артюхина чуть менее умный сотрудник, он, наверное, напомнил бы Виталику о взятых им когда-то на себя обязательствах. Но майору Владимиру Артюхину было вполне очевидно, что говорить здесь после всего случившегося не о чем.
— С освобождением хочу тебя поздравить, Нецветов.
— Премного благодарен, — усмехнулся Виталик.
— Ты не понял. Я тебя хочу лично поздравить. А заодно и о будущем поговорить. Когда встретимся, Нецветов?
— Вы мне это как официальное лицо говорите?
Артюхин запнулся.
— Ты же сам понимаешь…
— Если как официальное — присылайте повестку, как по закону положено. По повестке явлюсь, как законопослушный гражданин, оправданный судом. Без повестки никуда не пойду. А в частном порядке беседовать, извините, не имею желания, — отчеканил Виталик.
— Зря в бутылку лезешь, — ухмыльнулся на том конце линии Артюхин, — но если настаиваешь, будет тебе повестка.
— Вот и замечательно, — ответил Виталик и нажал кнопку разрыва соединения.
Он предполагал, что Артюхин может набрать его номер повторно. Но он не перезванивал. Виталик двинулся вниз по гулким ступеням, вставив в одно ухо наушник от музыкального плеера.
Он шёл по развалинам мёртвого завода, как по руинам своей уничтоженной страны, и в наушниках звучал с магнитного диска под аккорды гитары хриплый голос Александра Харчикова:
…Через несколько дней Виталик обнаружил в почтовом ящике два казённых конверта с красными прямоугольными штемпелями.
В первом из них лежало уведомление о том, что коллегия Верховного суда по уголовным делам сочла законным и обоснованным приговор Московского городского суда в отношении Алексеева, Васильченко, Журавлёва и Нецветова, и таким образом он вступил в законную силу.
Дамоклов меч успешной кассации и повторного рассмотрения дела, какой бы низкой ни была вероятность такого поворота событий, не висел больше над Виталиком.
Во втором конверте находилась повестка, которой его вызывали в ФСБ.
— Ты всё равно можешь не ходить, — сказала ему Люба, — тебе обязаны были повестку вручить под роспись, а так — не получал — и всё.
— Я знаю, — кивнул Виталик, — я схожу. Пускай не думают, что я их боюсь. Но на место Артюхина нужно было поставить.
При встрече майор был сух и вежлив, хотя чай на этот раз не предлагал и обращался по-прежнему на «ты», как в ту памятную ночь в отделении милиции. Разговор он начал с того, что ещё раз коротко поздравил Нецветова с выходом из тюрьмы.
«Глаза у него такие же бесцветные, как и были», — подумал Виталик, — «Рыбьи глаза».
— Предупредить тебя должен, Нецветов, — назидательно и в то же время устало произнёс Артюхин, раскрывая папку, — как лицо, состоящее на профилактическом учёте членов экстремистских организаций. Предупредить о том, что твоё появление в Нижнем Новгороде в течение августа этого года является нежелательным.
— Я никуда и не собирался, между прочим, — пожал плечами Виталик, — и вообще ни в какой организации, к Вашему сведению, не числюсь.
— Зато числишься на профилактическом учёте. Это всё формальности, Нецветов, есть у тебя партбилет, нет у тебя партбилета, никого не интересует… А вот в Нижний не езди.
— Зачем мне туда ехать?
— Идиотом не притворяйся. Все уже в курсе про Мулино. Я тебе по-хорошему говорю, не езди. Всё равно не доедешь ни поездом, ни автобусом, если не веришь — про антисаммит спроси у невесты своей или кто она тебе там…
— А вот это уже наше личное дело, — не сдержался Виталик.
— Ладно, ладно, не кипятись, меня твоя личная жизнь не волнует, — Артюхин помолчал несколько секунд, теребя пальцами незажжённую сигарету. Он привык закуривать в начале встречи, но сегодня не сделал этого и теперь чувствовал острую потребность в никотине. — А в Нижний всё-таки не езди, договорились?