быть в движении & быть связанным — сплетенным в своем нутре & связанным с другими. На Верхнем Пределе ты встретишься с полнейшим одиночеством. Тебе придется придумать смысл жизни без нас. Земля под твоими шагами. Только твой…
— А ты что ищешь, трубадур? Зачем ты пришел в Орду? Тебя Преследование подослало? Какую тебе дали миссию, предать нас? — раздался вдруг над нами голос из темноты.
Я подпрыгнул. Это была Ороси. Она наверняка слышала весь наш разговор, но Караколь не выказал ни малейшего удивления. Не отвлекаясь, он снова обратился ко мне и с таким нарочито важным тоном, что это даже превзошло важность сказанных им слов:
— Только твоя любовь сможет помочь уцелеть чему-то, кроме твоих собственных воспоминаний об Орде. Понимаешь? В тебе есть связь, которая сплетает то, что держит Орду. И ты должен будешь воссоздать эту связь сам, в одиночку, чтобы хоть что-то из Орды нас пережило.
— Как? Через ваши вихри? Я не понимаю, Карак! Ты можешь объяснить?
Но он отвернулся, сделав какой-то странный знак, и обратился к Ороси:
— Я не ищу ничего сверх оригинального, Принцесса. Скажем что-то вроде:
Ороси замолчала на несколько долгих протяжных секунд, и вдруг спросила:
— Кто ты на самом деле?
XIV
ВЕРАМОРФ
Мне кажется, мы начали этот путь еще до нашего рождения. Мы были на ногах всегда, вся Орда, выстроенная дугой, твердо стоящая на бедренных костях; так было всегда, мы шли вперед, царапая скалы плюснами, шли с оскобленными каркасами и обнаженными ребрами, с коленными чашечками, заржавевшими от песка. Мы шли вне времени, все вместе, в поисках нашей первой прерии. У нас никогда не было родителей: мы родились из ветра. Мы появились постепенно, посреди целины высокогорных плато. Комки летящей земли застряли в наших скелетах, цветочная стружка скопилась на поверхности, что стала нашей кожей. Из этой земли сделаны наши глаза, из маков наши губы, наши волосы окрасились ячменем, собранным непокрытой головой, лбы наши покрылись колосками. Дотроньтесь до груди Ороси, и вы почувствуете, что это фрукты, ударившиеся о ее торс и созревающие всю последующую жизнь. Так появляется все сущее на
свете: деревья, звери, все живое; по-настоящему
Через какой-нибудь десяток лет, когда в каркасе под жесткой кожей снова начнут просматриваться просветы между балками, когда вся податливая субстанция будет прочищена, мы снова станем собой перед лицом финального ветра, что расчленяет стыки остова. И тогда мы в последний раз посмеемся над нашей непомерной экстравагантной неукоснительностью, и наши опорные скелеты разлетятся в пыль.
Порт-Шун, Лапсанская лужа, Шавондаси, Лигримская пустыня, Альтиччио и вот теперь, наконец, Лагерь Бобан, на самой линии огня, у столь долгожданного входа в Норску? Я продвигаюсь, пропитанный забвением, вся ностальгия во мне смолота. Отчего? От столь рано принятого правила всегда смотреть вперед, на следующий этап? От привычки читать, перебирать точка за точкой пальцем вытатуированные снизу вверх карты на спинах сотоварищей — в течение трех лет это была спина Степпа, потом четыре следующих года — спина Фироста, и вот теперь последний отрезок трассы на спине Голгота? Все мое существование ордийца было словно пущенная в небо стрела, но что бы мы ни делали, небо отдалялось, пряталось за горизонтом, уходило от нас, как ловкий зверь. Верхний Предел — передвижной миф.
От этого три дня, проведенные с Ороси, Караколем и Нэ Джеркка в Аэробашне два года тому назад, имели для меня еще более неописуемую ценность. Там я получил знания не только из книг, но и от самого хранителя фареола; и я по-прежнему обязан приобретенному осмыслению
Караколю, а без Ороси я бы не смог так надолго сохранить значимость этого познания.