Орда встречного ветра

Ястребник свистел и каркал, залпами, короткими жутковатыми криками, совершенно безумными для любого постороннего. Дикий лязг, а не звуки, нечеловеческие, словно звучащие из ледяной гармоники. Но, честно говоря, учитывая дистанцию и рокот ветра, сложно было сказать, слышал ли Шист своего хозяина, да и сам Стреб вдруг перестал издавать свои странные звуки. В гулкой тишине блиццарда Кориолис в очередной раз невпопад крикнула, с раздирающим волнением в горле:

— Быстрее!

Ястребник положил ей руку на плечо, не спуская глаз с птицы, и сказал (никогда этих слов не забуду):

— Дело не в скорости. Скорость вообще никогда здесь роли не играла. Ни один зверь на свете не может двигаться быстрее этого ветра.

Ястреба теперь качало сверху вниз, бросало рывками, он болтался в воздухе, как приспущенный флаг. Он был на пределе сил, на растерзании у ветра, с каждой секундой рос страх, что перья его вот-вот разорвутся. Это был конец. Ему оставалось только вернуться к нам, если он еще мог. Давай, пикируй вниз и возвращайся к нам! Я машинально завертелся, не зная, в какую сторону смотреть, откуда искать помощи. Взгляд мой упал на ястребника, и я увидел по его глазам, что он улыбался.

π Раздался крик. Один. Неслыханный. Кол из чистого звука, пронзивший воздух до самой птицы. Даже сам Шист, несмотря на расстояние, словно подпрыгнул от удивления.

) Его кинуло вертикально вверх и затем, необъяснимым образом, без малейшего движения крыльев (насколько

167

нам было видно), он стал нарезать промежутки воздуха, совершая немыслимые прорывы, то боковые, то сверху вниз, продвигаясь скачками, подаваясь назад гладко, он артачился изо всех сил, молнией складывая крылья, словно…

x Я не могу тщательным образом изложить случившееся. Прошло время, неопределяемое в цифрах. Мне показалось, ястреб что-то искал. Я думаю, искал он это что-то на острие своего инстинкта, нацелив клюв и когти на незнакомую и более важную добычу, экстравагантную и менее осязаемую, чем снежные путы, менее ясную, чем разгорающийся свет. Он был нацелен на добычу без консистенции и цвета, созданную из чистого ветра, которую он не мог ни схватить, ни сжать, но лишь угадать по незаметной трещине в компактном потоке скорости, лишь следовать за местом, где откроется прорезь в давшем трещину полотне ветра, где появится брешь в холсте потока — даже и того меньше: где случится простой спад скорости, проем с чуть меньшей яростью воздуха, что, едва открывшись, сомкнется снова, если не успеть вонзиться в него в тот же миг.

) На лице ястребника, по обыкновению спокойном и уверенном, отразилось такое напряженное волнение, словно двадцать лет упорной и ежедневной дрессировки были подвешены на тончайшие нити и держались за верхушку хребта, как эквилибрист на канате.

π Он закрыл глаза как в молитве, как будто в поисках ответа.

x Я видела, как он украдкой затаил дыхание, больше не глядя на птицу. Стреб почти отвернулся, словно знал, что ровно в этот миг (да, Сов) дрессировка, тончайшее и

166

неблагодарное мастерство, которым он занимался в течение двадцати лет, эта дрессировка, построенная на эмпатии между хозяином и птицей, являвшейся полной противоположностью механике стимула-реакции, применяемой сокольником, эта дрессировка, что была его гордостью и светлой нитью жизни, наконец встретится с правдой лицом к лицу.

Мы узнали об этом позже, но крик, брошенный ястребником своему воспитаннику, не был отчаянной командой, его невозможно было запомнить и воспроизвести, — это был не приказ, а пароль, он не взывал к какому-то известному птице действию, не предполагал послушания, но рассчитывал только на понимание (с долей безысходности), этот крик лишь подбивал хищника броситься в пропасть навстречу своей свободе с той разницей, что Шист должен был почувствовать и исполнить приказ, данный самому себе.

π Ястребник снял шлем. У Дарбона, стоявшего рядом с ним, глаза выкатились от волнения, и вопреки всяким ожиданиям я услышал, как он прошептал:

— Он пройдет.

) Ястреб оставил свой машущий полет и плавным движением проскользнул в проем. Без малейшего усилия или движения прошел через стену ветра и скрылся за снежным холмом. Когда мы увидели его снова, несколько секунд спустя, он держал в когтях горностая и планирующим полетом поднес добычу хозяину.

Не знаю почему, но в это мгновение у меня было впечатление, что он принес в когтях весь Верхний Предел.

∫ «Слушай, Ларко, если ты завтра не пойдешь и не расскажешь о своей идее, то я сама это сделаю», — сказала мне

165

Кориолис. Ну я и пошел поговорить с Совом, чтоб тот передал Пьетро, а Пьетро Голготу. Меня позвали. Голгот ждал:

— Это тебе в голову пришло?

— Да.

Я был готов под землю провалиться, Караколь захохотал. Сегодня утром было ужас как холодно. Мы с Кориолис даже спали каждый в своем спальнике, чтоб в общий ветер не сифонил.

— Идея настолько дурацкая, что даже Караколю бы такое в голову не пришло. Я даже пару раз серьезно думал сбросить тебя в пропасть, когда ты ныл посреди столба, что у тебя, видите ли, руки болят. Помнишь?