Поглощенный этим зрелищем, Арваль сидел на корточках на краю обрыва и наблюдал за последним чудом в своей жизни разведчика, которая показала ему столько чудес. Он наверняка разглядел, как под силой напора перевернулись сераки, как снег, гонимый ветром, пронесся назад вверх по склону и вырвался с бешеной силой в воздух. Лично я не видел, как он поднялся вверх, я давно уже закрыл глаза, зарывшись в снег, будто это могло помешать ветру оторвать меня от земли, но Эрг говорит, что видел, как Арваль молнией метнулся в небо. И я ему верю.
Ороси! Все не сейчас… А что теперь? А теперь слишком поздно.
— Уходим за холм! Привал! — бросил Голгот, поднявшийся первым.
Он пытался сдерживать мощность контрудара, что валила его к земле, но покачнулся и повалился в гору нанесенного контрлавиной снега у нас за спиной. Не совещаясь, мы инстинктивно принялись утрамбовывать снег в большой прямоугольник пять на шесть, выстраивая оградительную стену из блоков, что Тальвег механически нарезал шлифмашиной. По щекам его катились слезы. Ларко и Кориолис вытащили палатку из рюкзака Горста, который, отвернувшись, что-то бормотал, обращаясь к Карсту, он все время с ним разговаривал еле слышными фразами, в которых ничего нельзя было разобрать. Сокольник позвал назад своих птиц, он, наверное, здорово за них испугался. А чуть поодаль сидел на снегу ястребник и гладил ястреба. В такие моменты полного отчаяния нам особенно не хватало тепла Альмы, заботы Аои, и Каллирое не могло быть замены. Они умели разделить случившиеся с другими беды, без них мы все съеживались, уходили в себя. Нас осталось всего двенадцать. Каждый день с нашего выхода из лагеря мне казалось, что среди нас кого-то не хватает, я то и дело вынуждена была себя контролировать, чтобы с моих уст не срывались неуместные вопросы «А куда делся?.. А где запропастилась?..», которые и так часто звучали от Голгота. Он до сих пор думал, что ему достаточно в ладоши хлопнуть, и Каллироя из-за холма появится, и костер нам разведет. С огнем, между прочим, становилось все сложнее, запасы масла подходили к концу. А про еду и говорить нечего: вчера нас от голодной смерти спас горностай, но если птицы сегодня не принесут добычи, то как быть? На нас страшно
было смотреть, на лицах пролегли морщины до самой глубины души.
— Так, ладно, я сервала за хвост тянуть не буду, — начал Голгот. — Я себя как в трясине чувствую, до меня сейчас туго доходит. Мне одно понятно: перед нами кратер подрывной и как через него перебраться я ума не приложу. А если в обход по гребню идти, то тут крылья нужны, чтоб вовремя в космос драпануть, только нас такому не учили… В общем, если кто из вас что-то умное сказать может, то валяйте…
— Я должна вам кое-что объяснить, — начала она и все сразу обратились в слух, — но сначала должна перед вами извиниться, пусть теперь это все и напрасно. Я знала, что нас ждет, но не осмелилась вам сказать. Я хотела вас уберечь. Моя мама…
— И была права! — отрезал Голгот. — Пьетро вон тоже был в курсе и все равно оклематься не может!
— Пьетро, что тебе сказал отец?
— Он мне много рассказывал про мост. Об ошибках, которые они совершили из упрямства, из нетерпения, из-за голода. Потом сказал, что за мостом они наткнулись на вот этот вулкан…
— Так и сказал? Вулкан?
— Да. И у них тоже был в прошлом опыт контра вдоль кратеров. А на Ланкманнаро они даже попали на извержение. Но он сказал, что на этот раз все будет выглядеть совсем иначе, что мы будем сбиты с толку…
— Он объяснил тебе, что они сделали?