Тэ Джеркка мне бы помог. Я бы чувствовал его поддержку. Я бы знал, что он прощает мне то, чего я так и не добился, что ему бы все равно понравилось, как я сражаюсь, что он бы нашел в моей технике верные движения. Он бы похвалил меня за то, что я всегда так хорошо защищал Орду в течение всего нашего пути. «Твой великий защитник, Махаон, и великий боец тоже. Не лучший, возможно, но гордым быть можешь за пройденный путь». Он отыщет мой вихрь и примет его в себя так же, как и вихрь Фироста. Я это знал и был от этого спокоен. Все, что во мне есть самого чистого, самого живого, будет жить в нем. Остальное не заслуживает продолжения. Остальное всего лишь мешок из кожи, наброшенный на мой вихрь сверху, словно грязное пальто.
Я зарядил арбамат на очередном уклоне от удара, так, чтобы он не увидел, что я отвел локоть назад. Я разгадал его следующий маневр. Он пошел по траектории 28 лентой по вертикали, сразу после неудачной наклонной 343. Я дважды такую на дуэлях проделывал. Оба раза фатально. Это мой личный выпад, совершенно секретный. Только Тэ Джеркка видел, как я его тренировал. Это удивительная фигура. Она позволяет пройти через девять углов, открывающих точки для смертельных ударов. В ней только один
недостаток: она дважды проходит по одной и той же оси, вначале и в конце восьмерки. Нужно просто разместиться на этой оси. И дождаться момента.
Он просчитал мою траекторию. Иначе бы вошел в защитный зигзаг, как минимум из предосторожности. Но он пошел перевернутой Г. Я начал свою двойку. Я разгадал его следующий маневр. Я зарядил арбамат на очередном уклоне от удара, так, чтобы он не увидел, что я отвел локоть назад.
Он все понял. Он знает, что я планирую сделать. Стреляй!
Стреляй! Он знает, что я планирую сделать. Он все понял.
— Рэээк…
— Рэээк…
— Нужно выйти отсюда… Мы должны выйти из этой мертвой зоны… — пробормотал Голгот. — СЕЙЧАС!
По звукам, доносившимся со дна, нетрудно было понять, что извержение набирает силу. Газ вырывался отовсюду, трещины свистели по голубой ледяной поверхности кратера, блоки стекла и едва заметные осколки вылетали из конусов и падали металлическим градом на поверхность. Вертикальные порывы ветра кромсали линию хребта и, словно клещи, пытались оторвать меня от земли, но я был вне всякой животной ясности инстинкта или осторожности, мне было абсолютно наплевать: сломленный в нас позвонок гордости снова сросся с позвоночным столбом, и у нас остался лишь один выбор — выбраться из кратера живыми или мертвыми, сегодня или никогда.
Голгот снова занял позицию вожака. Он не стал ни произносить речи, ни отдавать приказы, он лишь выстроил наш гнев, придал ему форму, взвалил на себя и выплеснул в то единственное, в чем всегда был безупречен: в Трассу, в Пак, в ритм. По отношению к нашей траектории движения по хребту, ветер был латеральный, поток стегал ледяной струей и был столь же опасен, что и ярветер, только дул из-под наших ног. И что? То, что Голгот умел делать в горизонтальной плоскости, он взял и применил к вертикальной, одним продуманным ударом плеча: выбрал ход крабом, по встречному ветру. Выстроил ударный треуголь-
ник: сам он стал на острие, Горст и Карст, два его любимых фланговика, подпорой сразу за ним, затем Пьетро, Ороси и я, третьим рядом, и, наконец, Кориолис и Стреб за нашими спинами в шлейфе, чтобы облегчить выход турбулентных потоков в кильватере.
Он сказал нам достать веревки, и мы перевязались, все восьмеро, по осям и по латерали. Он набил наши полупустые рюкзаки снегом, тяжелым стеклом и колотым льдом, чтобы максимально их утяжелить. Дал по ледорубу в каждую руку. И подал сигнал к выходу, крикнув «ху-ха». Все это заняло не более четверти часа.