такого вживую не видел, и на тебе, чтоб нам такое на голову свалилось…
Горст среагировал первым, наконец увидев своего двойника. Мы не могли поверить своим глазам, мы были потрясены, его молниеносная способность принятия и объяснения ситуации повергла нас в ступор:
— Карст! Каааарст! Ты вернулся?
— Ага! Я тут!
— Каааар, это правда ты?
— Хе, ну да! Ты как, братишка? Видел, скачок ветра какой был? Я думал до дна достанем!
— Это да! Тут неслабо трясет!
На мгновение в глазах Горста, или Карста, я точно сказать не могла, промелькнуло сомнение бездонной странности; они теперь были совсем близко к нам, описывали
восьмерки над хребтом, и вдруг абсолютная детская радость озарила лицо Карста, или Горста. Он осознал, что его брат действительно здесь, витает в лучах солнца прямо напротив, в каких-то двадцати метрах, настоящий, из плоти и крови, говорит с ним знакомым голосом, возможно он на миг даже вспомнил предсказание Караколя, они не отводили друг от друга глаз, смотрели друг на друга, словно впервые увиделись и вместе с тем словно никогда не расставались. Не один ли у них был на двоих (конечно один) клубок прожитых моментов и воспоминаний? Они по-прежнему были все теми же братьями Дубка, бесконечно родными и неразлучными, и они это знали…
— Ты про Лапсан наверно не забыл, а, Горст?
— Еще бы такое забыть, ты меня тогда так перепугал!
— Думал, небось, что меня Дубильщик прикончит?
— А то! Хотя я, конечно, все равно знал, что этого маловато будет, чтоб тебе булки отморозить! Мы с тобой Дубка, а не губка!
— Ха-ха, Дубка не губка!
И оба они расхохотались от этой шутки, такой ребяческой на наш взгляд, и смеялись так долго, пока оба Эрга не опустили их на землю и не отстегнули карабины и тогда они оба бросились друг другу в объятия, и я не знала, что сказать. Сов с Пьетро вернулись к нам и в изумлении наблюдали за этой сценой, а я все пыталась понять, где настоящий Горст, а где его копия, и имеет ли попытка их различить какой-либо смысл, и как вообще возможно то, что одно тело и один разум, удвоенный в пространстве, способен признать себя за
копия, созданная хроном, двойник содержащий в себе один лишь вихрь Карста, и это было единственным объяснением, только вихрь мог толкнуть подсознание на такое радикальное воссоздание горячо любимого брата, близнеца, чья смерть так и не была принята и пережита, только вихрь мог найти решение этой ничем не заглушимой нехватки, решение столь странное, созданное как бы нарочно, столь леденящее само по себе, поскольку его результатом не было обретение реального брата, а лишь дубликата самого себя, принимающего на себя проекцию, даже лучше того,