Орден-I

По какой-то глупой причине Джошуа решил показать себя дерзким и бесстрашным. То ли это была его стратегия выживания, то ли в нём оказалось слишком много гнева, чтобы держать его внутри. Он не боялся бросить вызов и почти не следил за тём, что вырывалось из его вонючей собачьей пасти. Первое время удавалось держать марку, даже здоровые и отмороженные парни держали от него дистанцию. А он цеплялся ко всем как одержимый. Ему было плевать. Лишь один из старожилов, Исидро, доживающий пожизненный срок, не обратил на него никакого внимания, словно тот был пустым местом. Джошуа это задело.

Но на Исидро он больше не рыпался. Чтоб не выглядеть клоуном. Бить старика и что-то доказывать ему было бы ущербным со всех сторон.

В этом старом и вонючем мексикосе было нечто необъяснимое. Он не съехал с катушек, как бывает с животными в зоопарке. Нет он был на своём месте и в нём было что-то… Что-то вроде стержня и абсолютной уверенности в своих силах. До него, и особенно в тюрьме, Джошуа встретил немало по-настоящему злых и опасных ублюдков, но не один из них не был бесстрашным по-настоящему. Их уверенность в себе базировалась на чём-то диком, первобытном и жестоком. Идущим изнутри. Животном. Но животные, несмотря на свою природную свирепость и приспособленность к борьбе, всё равно испытывают страх, ведь это абсолютно нормально. А вот Исидро его не испытывал.

В один из повторяющихся дней, семена, которые Джошуа посеял своим поведением, наконец, взошли. С него спросили. А его арийские «братья» проявились себя как помойные крысы. Мелкий боевой карлик, весь синий от наколок «13» и «Мара Сальватруча», кинулся на него во время прогулки. Джошуа получил десять ножевых, лишился селезенки и почки, право на досрочное освобождение, веры в ближнего и в свою превосходящую силу.

На больничной койке он много думал, и снова войдя в общую столовую спустя два месяца, он подсел к Исидро и прямо спросил у него:

— Почему ты никого не боишься, мекс? Что с тобой не так?

Исидро улыбнулся уголками губ и мягко ответил:

— Я уже пережил самое страшное и видел самое прекрасное. Чего мне бояться?

Слова старого мексиканца звучали в его голове ещё недели две, пока Джошуа слонялся из угла в угол и поглядывал исподлобья на бывших товарищей во время прогулок. Мексикосы оставили его в покое, лишь улыбались ему золотыми и металлическими зубами и смотрели хищно. Веди себя тихо, парень, или мы закончим то, что начали.

— И что это? Что было самым прекрасным? — не выдержал Джошуа и снова подсел к Исидро.

Исидро снова улыбнулся уголками губ, опустил глаза, отложил хлипкую пластиковую ложку-вилку и стал копаться в тарелке руками, словно лепил что-то из глины.

— Я родился в маленькой деревне. В очень бедной семье. Тебя я вижу, жизнь тоже помотала, но поверь мне, таких лишений ты никогда не видел, сынок. Одно лето дождь не шёл совсем, земля потрескалась, а урожай почти погиб. Это значило, что мы умрём с голода. И до этого никому не было дела. Отец ушёл далеко и вернулся вечером, с человеком в странной одежде и со странным взглядом. Два дня подряд странный человек наносил на своё тело краску, танцевал на нашем поле, воздевал руки к небу, кричал и пел на неизвестном мне языке, падал на колени и дёргался в припадках. Напрасно. Отец гневался, он уже взял человека за грудки и замахнулся, чтоб ударить, как вдруг громыхнуло так что будь здоров. Пошёл дождь. Нет, даже ливень. Настоящий потоп с небес. Мама смеялась, а отец в первый и последний раз при мне… заплакал. Человек собрал свои странные вещи, снял маску, стёр в крупных каплях дождя краску со своего тела и пошёл прочь. Я догнал его, не знаю зачем. Он остановился, присел на колено и протянул мне зёрнышко. «Неважно кто ты, важно с кем ты и для кого ты», — сказал он. Я раскрыл ладонь, и зёрнышко в ней проросло на моих глазах. Человек смотрел на меня немного с грустью. «И в этой жизни и в следующей», — сказал он, — «ты будешь спускаться вниз, в темноту. Но темнота и свет равнозначны, это мы разделяем их. Если не хочешь, чтобы в темноте тебе было страшно и больно — будь в темноте не один».

Старый мексиканец и убийца с пожизненным сроком замолчал, вытащил из тарелки с бурдой крохотное вываренное зёрнышко и положил его перед Джошуа. Спустя миг оно треснуло и выпустило из своих недр зелёный росточек. Мекс рассмеялся и встал. Джошуа молчал потрясённо, крутил росток в руках и спрятал его в карман.

Молчание растянулось ещё на три дня, Джошуа только называл себя на перекличках и всё не мог поверить. Но проросшее зёрнышко было у него в кармане, оно всё еще было живо и продолжало расти, это не было никаким фокусом. Это было чудом, магией. Чем-то выходящим за рамки знакомой ему системы. Чем-то, к чему он теперь хотел прикоснуться.

Зёрнышко он посадил в трещину в стене, во время одной из прогулок, и весь оставшийся срок оно прорывалось к свободе сквозь бетон, помаленьку разрывая его. Хотя по всем законам должно было сдохнуть. А Джошуа стал подсаживаться к Исидро всё чаще.

— А что было самым страшным?