Орден хохочущего Патрикея

Утренние хлопоты одевания и собирания на торжественное награждение по случаю беспрерывной и бескомпромиссной службы на пожарной каланче вывели б из себя даже флегматичного человека. То дедушке не подходил старый новый костюм. То челюсть не хотела вставать в рот на положенное для этого место. То притащенный с улицы новый знакомый Никанор категорически отказывался вставать с постели. Где ему было тепло и мягко. Вывели бы из себя флегматичного. Но не жену Гриба-Папируса. Она-то в своей жизни повидала столько, что аж троим Грибам хватило бы с лихвой. Поэтому вопрос был решен быстро и без колебаний. Короткий удар в печень сходу решил вопрос с торжественными обновами и месте в строю, ленивого, ушедшего в детство Никанора.

– А чего, этого тоже с собой берем? – с недоумением задал вопрос огнеборец, неприязненно окидывая взглядом нового, пускающего пузыри друга.

– Берем? Нет, дома оставим. Чтобы когда пришли, ничего и никого не было. Ни сапог. Ни твоего нового комбинезона. Ни ложек. Кто его знает, может, придуривается. А сам соображает все. Уйдем, и начнет рыскать по дому. Нет. Пусть с нами идет. Оставим его у почты. На скамейке. Там подождет. Как наградят тебя, выйдем и заберем его. Обратно.

– Как? А на торжественное чаепитие? Чего? Не останемся?

– Останемся, конечно. Но ненадолго. Дома справим.

Дорога до представительства властей заняла короткое время, так как находилась почти рядом, через улицу. Оставленный на скамейке у почтамта Никанор продолжал пускать слюни, а дед с молодой гражданской женой зашли в здание напротив. Их там уже ждали. Или не ждали. Не поймешь. В помещении со всей силы гремела музыка. Раздавался звон бокалов и хлопанье открываемого шампанского. В темных закутках уже звучали пьяные томные речи. А в центральном зале громкий голос главы вещал о дружбе и дорогах. Но на пришедших внимания категорически никто не обращал.

– Видишь, дед. Как торжественно обставили твое награждение? Но. Мы здесь надолго не останемся. Выпьем за орден. Перекусим. И домой. Ой, как вкусно воняет. Сейчас за стол пойдем. Молодой человек… Молодой человек… Да, да. Вы. С этой палкой. Железной. Спросить можно?

Парень, одетый в модные, желтого цвета штаны, и тащивший никелированый шест в центральный зал, на минутку остановился и, расправив прямо скатившиеся в кучу пьяные глаза, спросил:

– Вы меня? Если вы меня, то я занят. Видите, шест несу. Сейчас приладим его, и Любочка-бухгалтерша нам стритиз танцевать будет. В фанты проиграла. А если вы по поводу уборки помещений. То еще рано. Разгуляево началось недавно.

– Да нет. Мы по поводу награды. Это праздник в нашу честь. В его честь, – кивнула супружница в сторону открывшего рот старикана.

– Награды? Сейчас узнаю. Подождите. И с усмешкой, неся перед собой шест как копье, вклинился в разноцветную веселую пьяную толпу. Ожидающую танца Любочки-бухгалтера.

Через три минуты к посетителям выскочила запыхавшаяся Клавочка и, с нетерпением оглядываясь назад, боясь пропустить танцы, скороговоркой выпалила:

– Здравствуйте, наш дорогой. Мы с нетерпением ждали… Мы с нетерпением ждем… Мы с нетерпением… В общем, вот медаль. Глеб Егорыч пока занят. Примет вас завтра по этому случаю. Вы пока идите. Идите. И извините. Семинар сейчас. Все потом. Поздравляю вас, – и торжественно вытолкала их на улицу. Подойдя к скамейке, где сидел Никанор, и подтерев каплю, бежавшую из носа, Гриб-Папирус оглядел врученную ему награду.

– Фуууу. Лажа какая-то. Да. Иного я и не ожидал. Не орден какой, а кругляш с лисой хитрой. Не денег кошель. А медаль. Обманули меня.

– Да ладно, старый. Оставь ее. Дома к значкам положишь. В коллекцию.

– Да не нужна она мне. Эта награда бестолковая. Накормили б лучше. Мы ж и не позавтракали дома. Да. Не позавтракали.

Мысли о завтраке поставили мозг на место, и Гриб-Папирус, повертев медаль с лисой в пальцах, протянул ее Никанору.

– На. Друг мой новый. Пользуйся. Прицепишь куда-нибудь. Кавалером будешь ходить, – и, развернувшись, взяв супружницу под руку, сделал шаг от скамейки. Никанор принял подарок, попробовал его на зуб. Ласково погладил морду смеющейся лисы. И, улыбнувшись своим неведомым мыслям, с размаху запустил его в рыжего блудливого кота, собирающегося промяукать свои любовные песни черной блудливой кошке.

* * *

Напротив прекрасной, океанического размера лужи, в которой незапланированно утонула новая трамвайная остановка, построенная к десятилетию освоения поступающих бюджетных средств, стояла свежерыжепокрашенная пожарная каланча. С сиротливо и не по-родному приткнувшемуся к ней каменным тоскливым зданием. С броской вывеской «Бультерьер Баунти».

Судя по слою грунта на вывеске, название было не первое. И, похоже, не последнее.

Видно, все зависело от роста благосостояния и вечернего настроения хозяина сего заведения. Да и местные посетители сего шалмана знали наизусть каждое предыдущее название.

«Бультерьер Баунти» был намалеван на «Хаски Дусю». «Дуся…» на «Пуделя Люсю». «Люся…». на «Крота Зосю» а уж «Зося…» на «Петуха Гришу».