Орден костяного человечка

Праздновать советский праздник они будут истово. Если экспедиция будет праздновать вместе с ними, то неизбежна потеря дистанции. Того принципа, который железно отстаивал Володя с момента знакомства, а помогала ему вся экспедиция: у вас, ребята, свои нравы, у нас — свои.

Если не пить с ними 1 Мая и вообще не праздновать этого давно сгнившего события, то возникнут вопросы: что же это за гады поселились тут, на славном советском хуторе, наши ли вообще это люди и не нужно ли тут же, на этом же месте, набить им морды и выразить таким образом лояльность великой эпохе, когда водка стоила пятерку?

У Епифанова и у Сергея была даже идея — уехать на 1 Мая всей экспедицией в Абакан, да очень уж не хотелось терять минимум три дня: день собирать лагерь, день в Абакане, потом день опять садиться на место…

И еще Володю очень беспокоило, что он не видел до сих пор четвертого пастуха. Что зовут этого неведомого пастуха Гришка, Сашка с Петькой ему еще сказали, но очень неохотно, пожимая плечами в ответ на любые другие расспросы. Они явно не хотели говорить о Гришке, и даже сама тема их пугала.

Несколько раз пытался Володя застать таинственного Гришу врасплох, но всякая попытка неожиданно войти в бытовку не приводила ни к чему. Каждый раз Гришка уходил «на минуточку» — то «до ветру», то посмотреть больных овец, и всякий раз Володя уходил, не дождавшись Гришки, хотя привык ложиться несравненно позже пастухов, а те буквально валились с ног в такое страшно позднее для них время — скажем, в 12 часов ночи.

Попытки застать его в бытовке рано утром (пастухи выгоняли стадо часов в семь) имели тот же результат: Гришка уже «был при стаде». Загадочный Гришка откровенно избегал контакта; оставалось гадать, что же это за таинственная фигура пристроилась тут, в скромной должности овечьего пастуха. И зачем.

…В этот день все было как обычно, даже еще не схлынул поток птичьих стай, упорно стремящихся на север. Им рассказывали, что перелет окончится примерно числу к седьмому, а может быть, даже к десятому. «После праздника Победы уже не летят», — объяснил Володе один местный, странно связав два события.

Необычность проявилась в рыке какого-то жуткого механизма, скорее всего, трактора, раздавшемся около полудня. Действительно, какая-то железяка промелькнула около озера; кто бы это мог быть, при здешнем-то малолюдстве?!

— А ведь отвыкли мы от тракторов… — заметил Дима и тем выразил общее впечатление.

Действительно, странное впечатление производил трактор, ползущий по склону холма.

— Не перевернется?!

— Как видишь, нет… Держится на склоне, ничего.

Оказалось — внук привез на диван бабу Катю, Екатерину Николаевну, и старушка производила гораздо более приятное впечатление, чем здоровенный грубый детина.

— Не обидите бабку? Тогда оставляю вам до вечера.

Но баба Катя не очень нуждалась в опекунах: тихо присела на камень, чтобы видеть долину и озеро. Как раз от этих камней древней оградки открывался вид по крайней мере на двадцать-тридцать километров, до лиловых и сиреневых пространств, где уже терялось всякое представление о формах долин и холмов, где земля совсем сливалась с небом. А главное — видно было озеро, со всем льдом и всеми птицами на нем, как на ладони.

— Хотите видеть именно озеро?

— Я всю долину хочу видеть. Всю жизнь возле нее прожила, немного осталось. А озеро… Никогда не думали, что это может быть последний наш шанс?

— Про последний шанс — не думал… Это как?

— А так, что если уж землю загадили вконец, то ведь можно птицу разводить на озерах. Вон сколько дикой птицы кормится, а разводить еще и домашнюю… Как думаете, можно?

— Думаю, что вполне можно… Только кто же это будет делать, я так задаю вопрос?

— В том-то и беда, что уже некому.

И весь этот долгий весенний день, полный птичьего гомона, хождения с рулеткой и ветра, от которого стягивает лицо, Екатерина Николаевна сидела на камне. Ветер трепал старенькую кофту, развевал края косынки. У Володи все время было неприятное чувство, что Екатерина Николаевна воспользовалась их присутствием и прощается с землей, на которой прожила всю жизнь.

ГЛАВА 10 Маршрут номер два, или Бывшая целина

3 мая 1994 года

По мнению Епифанова, восемь километров, до урочища Камыз, надо было ехать на машине, и все эти километры была видна впереди потемневшая от непогоды деревушка с тем же названием — Камыз. «Странное место степь, — думал Володя. — Ехали шесть километров, и все время маячили впереди домики, словно бы и не увеличились. И вдруг выросли, внезапно они уже рядом… Наверное, степняки, все время живущие на открытом пространстве, умеют принимать во внимание особенности степей и знают, как далеко до разных мест… Но на свежего человека это производит очень уж сильное впечатление».