Орден костяного человечка

А уже на другом берегу реки, на косогоре, Василий вдруг спросил у брата:

— Ты слышал намек — мол, на раскопках кургана что-то такое все же было, но неправильно?

— Можно понять и как намек… Но ведь, Вася, говорит он темно, непонятно, и неизвестно — может быть, он еще и не совсем нормальный.

— Может быть… Но, по правде сказать, не уверен, слишком уж темный старик.

Володя согласно промычал — уж что темный бугровщик, то темный… Жуткий старикан, что говорить!

— Вас-ся… Что я теб-бе расскажу…

Но слова, звуки путались, и естественно прозвучали слова брата:

— Завтра расскажешь, давай спать.

Слова брата оказались последним, что услышал Володя Скоров до того, как войти в свою палатку, плюхнуться на топчан и каменно уснуть не раздеваясь.

ГЛАВА 22 Правильное знание истории

1949 год

— Я думаю, вы уже могли оценить заботу партии и правительства. Мы сделали для вас все, что можно, и даже немного побольше. Теперь все зависит от того, как вы отплатите партии и правительству.

— Я отплачу… Я заслужу…

— Со своей стороны, Василий Сергеевич, у меня нет в вас никакого сомнения, — улыбается собеседник или, вернее сказать, — ощеривается. Он давно разучился улыбаться, от его улыбки хочется куда-нибудь сбежать.

Вроде бы и черты лица у собеседника вполне приятные, и кабинет симпатичный: книги в коричневых обложках за стеклом ореховых шкапов, мягкий свет настольной лампы, удобная венская мебель, портрет Сталина над стулом хозяина кабинета. А почему-то мертвенной жутью веет на Василия Сергеевича, смертная истома ползет по хребту, сильно потеют ладони. Потому ли, что хозяин кабинета так повернул разговор? Или по каким-то другим, еще непонятным причинам?

— Вы ведь помните Жукова?

— Немного…

— Вспомните получше, Василий Сергеевич. Это ведь вы сигнализировали нам, что Жуков мешает вам работать и вообще мало проникся величием идеологии марксизма. Было дело?

— Да я же ведь… Я не отказываюсь! Да, писал…

— И хорошо сделали, что написали. Жуков сразу же признался, что он шпионил в пользу Японии, Австралии и буржуазной республики Гондурас. Видите? Человек мешал вам — истинному сыну партии, ученому-марксисту, человеку, преданному товарищу Сталину. И тут же… Вы обратите внимание — тут же! — владелец кабинета стукнул карандашом по столу, подчеркивая важность момента. — Тут же оказывается врагом народа и предателем! А вы, — улыбка в сторону Василия Сергеевича; улыбка, от которой хочется спрятаться под стол, — вы сразу же поняли, кто он, потому что применили какой метод? Да, правильно, метод диалектического материализма! Тот, кто стоит на правильной методологической основе, не ошибается! А потом был, кажется, Иннокентьев, верно?

Хозяин кабинета склоняет голову к плечу, улыбается чуть ли не кокетливо. Уж он-то помнит досконально, кто тут и что писал, на кого и с какой целью. Ох, наверное, грех… грех… Знал ведь, прекрасно знал Кислотрупов, что никакой он не враг народа, Иннокентьев, а только лишь неосторожный болтун. Знал! Но ведь мешал ему Иннокентьев, так мешал!

— Василий Сергеевич, что с Вами?! Вам плохо?! Сейчас кликну…

— Нет-нет! Не надо никого звать! Вы совершенно правы, я писал доно… заявление и на Иннокентьева. Я же все подробно объяснял…

— Конечно же! Несомненно! И в случае с Иннокентьевым ваша бдительность великолепно подтвердилась: Иннокентьев оказался диверсантом, хотел заложить мину под здание Министерства сельского хозяйства. Сознался, сволочь, у нас все сознаются! — и хозяин кабинета опять смеется. Тон его ясно показывает — уж мы-то с вами на одной стороне, мы с вами вне подозрений, это они, гады, наши общие враги, у нас сразу дают показания… Но интересно бы знать — а с Иннокентьевым он как беседовал? Какие были интонации? Ох, господи…

Хозяин вдруг резко нагибается, давит что-то на крышке стола. И внимательнейшим образом следит. Стук двери, вваливаются двое, замирают — большие пальцы рук на складках форменных брюк, непроницаемые лица.

— А что, товарищ Кислотрупов, как насчет того, чтобы чайку?!

— Я… А… Я… да-а… давайте.

— Ну вот и хорошо, и славненько! Товарищ Малинин, чайку! Так о чем это мы…

И наслаждается эффектом, негодяй! Как-то, во время такого же разговора, обронил: мол, что самое лучшее средство, чтобы подстегнуть революционный энтузиазм? Страх! Когда человек боится, у него и энтузиазм лучше. Он так искренне считает, на эту идею старательно работает — но ведь и наслаждается, скотина…

— Итак, что у нас получается? — опять склонил набок голову хозяин кабинета, ангельски заулыбался. И, не дождавшись ответа: — Получается, что три раза вам, Василий Сергеевич, кто-то мешал. Всякий раз наши органы помогали вам, и всякий раз оказывалось, что эти люди — враги народа, диверсанты эмигрантских подрывных центров и шпионы великих держав. А что следует из этого? — так же улыбнулся человек, а Кислотрупову показалось, что лицо у него вытягивается, превращаясь в звериную морду.

Тут внесли поднос со стаканами чаю, блюдцем с нарезанным лимоном и с пузатой сахарницей. На какое-то время содержательный разговор прервался.