Читаем «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг. полностью

Начиная с XI съезда партийные форумы регулярно указывали на недостаточное число рабочих в партии и настойчиво подчеркивали необходимость «покончить с тем положением, когда на больших заводах, в крупных фабричных поселках и т. п. число членов наших партячеек совершенно ничтожно» и работать над «увеличением пролетарского ядра партии». Однако возможность продвинуться в реализации этих категорических директив высших руководящих органов партии была весьма ограниченной до тех пор, пока не определилось ощутимое для пролетария улучшение в экономическом положении страны. 1922/23 хозяйственный год был переломным в национальном хозяйстве. Удовлетворительный урожай, развитие промышленного кредита, расширение товарно-денежного обращения на основе золотого исчисления и твердой валюты, организованные мероприятия самой промышленности — все это имело своим следствием рост промышленности и увеличение численности рабочего класса. За 1922 год на предприятия прибыло рабочей силы 92,1 тысяч (7,3 %) и за 1923 год — 108 тысяч (8,0 %) человек.

В это же время, к концу 1922 года, по выражению Молотова, вновь наметилась тяга в партию. Он писал: «В рабочих массах наблюдается определенный перелом в отношении к нашей партии» и рост симпатий»[566]. Это обстоятельство, благоприятное для желательного роста партии за счет рабочих, было учтено XIII конференцией РКП(б) в январе 1924 года, которая приняла резолюцию «О партстроительстве». Резолюция намечала привлечь в партию крупные массы рабочих, батрацких элементов, а также сельской интеллигенции, сочувствующей коммунизму. В развитие резолюции Цека предложил принять не менее 100 тысяч новых членов, но прежде, чем это решение дошло до мест, умер Ленин. Смерть вождя резко активизировала кампанию, состоялся массовый «ленинский» призыв, в ходе которого партию пополнили около 200 тысяч человек — почти исключительно рабочих (как следует из официальных документов).

Однако излишняя доверчивость к подобной официальной статистике может сослужить плохую службу. Взятые сами по себе, эти цифры способны существенно исказить реальные тенденции в социальном составе огромного и полиморфного устройства, в которое превратилась партия большевиков. Для того, чтобы пропагандировать себя в качестве партии диктатуры пролетариата, она имела одну статистику, но для того, чтобы руководить, заниматься партийным строительством, аппарат держал под ключом другие исчисления, более приближенные к действительности. Партийно-государственная статистика в советском государстве всегда была явлением многосложным, так сказать диалектическим. Ее и следует рассматривать «диалектически», навроде того, как в свое время Ленин растолковывал для партмасс диалектику стеклянного стакана. С одной стороны — сосуд для питья, с другой стороны, может служить как пресс-папье, с третьей — как тяжелый предмет может употребляться в качестве инструмента для бросания и т. д. Так и статистика, с одной стороны — наука, возникшая в результате общественной потребности в объективном отражении действительности, но с другой — внешняя респектабельность статистики и почтенный язык сложных цифр очень пригодны для использования ее в третьем значении ленинского стакана, то есть как инструмента для метания в голову политических соперников, для массовой пропаганды нужных идей и т. д. Сама многогранная и противоречивая жизнь, которую изучает статистика, предоставляет для этого безграничные возможности.

Так, если обратиться к печальному году смерти вождя, то известно, что на 1 января 1924 года рабочих в партии насчитывалось 198 тысяч человек или 44,3 % от общего состава, а через год, как гласит справка статотдела ЦК, их уже было 431 тысяча — 58,2 %[567]. Однако, поскольку справка предназначена для внутреннего пользования, то чуть ниже она приглушает свой оптимизм и доверительно сообщает, что накануне смерти Ленина действительных рабочих в партии состояло всего около 70 тысяч, то есть 15,8 %. Как понятно, разница огромная и настолько существенная, что была в состоянии протаранить всю идеологию, которая составляла ответственнейший и неотъемлемый компонент советского коммунистического строя.

Несмотря на облегченные условия «ленинского» призыва в партию, хлопоты низового партаппарата и довольно мощный встречный поток рабочих заявлений о приеме в ряды РКП(б), XIII партсъезд остался недоволен результатами и предложил организациям «добиться, чтобы в течение ближайшего года в партии было больше половины ее состава рабочих от станка». В начале 1925 года статистика зафиксировала в партии действительных рабочих, занятых на фабриках, заводах, транспорте и прочее, уже до 254 тысяч или 34,3 %. Но съездовская директива о достижении более чем половинного рабочего состава не была выполнена даже на бумаге не только к очередному съезду, но и вплоть до форсированной индустриализации в СССР.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное