Орден Розги. Дрессаж

— Так как же он был наказан?

— Он доверился судьбе и открыл альбом наугад.

— Что ж, ты хорошо отвечаешь! Твой член все еще стоит?

— О да, мой Мастер.

— В таком случае сними штаны, чтобы во время чтения ничто не мешало мне заниматься твоими половыми органами. А потом мы продолжим, я смотрю, чтение идет тебе на пользу. Подойди ко мне! Ближе! — Мастер уверенно взял в руку член ученика. — Что такое? Это что еще за вздохи? Это пока даже не наказание.

— Нет, Мастер… Но я… вы… А-а-ах…

— Да замолчи же наконец. Это всего-навсего знак твоего подчинения, и тебе это прекрасно известно. — Мастер отпустил его конец и сжал в горсти его яйца.

— Ох, Мастер… Ваша рука…

— И что с ней? Ты знаешь мою руку, не правда ли? Ею я бью тебя, насилую, мучаю, а ты все равно готов благодарно расцеловать ее при первой возможности. Все это уже давно не ново. И хватит выть, как течная сука! Лучше подай мне книгу. Не поднимайся, я не собираюсь отпускать тебя. Если тебе неприятно, тем хуже для тебя! Поторапливайся же, я не собираюсь ждать! Хорошо. Положи книгу мне на колени, и приготовься. Я хочу, чтобы ты смотрел очень внимательно.

Мастер медленно перелистал несколько страниц.

— Так, кажется, мы остановились на том, как мадам Альберини заставляет своего племянника описывать, что изображено на рисунке. Да, вот он, большой рисунок на развороте, на котором… Но перейдем к делу. Ты помнишь эту иллюстрацию?

— О да, мой Мастер!

— Расскажи мне.

— Ох, это ужасные вещи. Мучение стрелами, пытка на колу.

— Ты слишком сгущаешь краски, мой мальчик. Это ведь просто стрельба по живой мишени. А прекрасные, вызывающие в своей откровенности воспитательницы забавляются, глядя на страдания своих рабов, которые, несмотря на весь свой страх, исправно извергают свое семя на пол. Будет правильным сказать — «страх в глубине души», ибо некоторые чувства волнуют слишком глубоко. Ну, ты должен это понимать лучше кого бы то ни было. Хотя надо признаться, я несколько злоупотребил расширителем, растягивая тебя. Рабов, которые достойны бережного обращения, я предпочитаю расслаблять плетью, чтобы проход оставался эластичным.

— О Мастер, какие слова! Вы словно бьете меня хлыстом!

— Ты слишком чувствителен, мой мальчик. Но мне это нравится. И хлыст мне тоже нравится. Однако сейчас мы должны продолжить чтение. Итак: «Неожиданно мадам Альберини спросила у своего племянника:

— Жерар, что это за капля на полу между твоих ног? Откуда она взялась?..»

— Ох, простите господин! — не сдержался ученик, прервав чтение в самом начале. — Это выше моих сил!

— Что еще случилось?! — воскликнул Мастер. — Как ты смеешь прерывать меня? И что я вижу? С твоего конца уже чуть ли не течет! Совсем как на рисунке! Ты об этом мечтаешь, да? Чтобы я поставил тебя к пюпитру? А ты не боишься, что я захочу добиться совершенного сходства с книгой?

— Простите, господин. Я больше не буду, просто… это слишком возбуждает…

— Возбуждает чтение с остановками на каждом слове? Может, тебе нужна еще одна порка, чтобы ты смог собраться с мыслями? Я могу высечь тебя, если тебе это так нужно.

— Ох нет, господин!

— Ты говоришь мне «нет»? Ты не хочешь, чтобы я тебя высек?

— Нет… Да… вы можете наказать меня, как захотите, господин…

— Я пока еще спокоен, но не пытайся разозлить меня, я не в том настроении. Если я не сдержусь сегодня, ты не сможешь сидеть до нашей следующей встречи! Глупый мальчишка!

Мастер долго смотрел на своего дрожащего раба, словно размышляя, как ему поступить, но потом решил сменить гнев на милость.

— Попробуем снова, — сухо сказал он. — На этот раз держи себя в руках. Я начинаю:

«Неожиданно мадам Альберини спросила у своего племянника:

— Жерар, что это за капля на полу между твоих ног? Откуда она взялась?..

— Я не знаю, тетя… Я не виноват…

Мадемуазель Андре подошла к юноше и ощупала под пюпитром его член и мошонку.

— Да у него колом стоит! Высечь его?

— Не сейчас, моя дорогая. Сначала пусть скажет нам… Жерар, милый мой, если эти рисунки, как ты говоришь, так ужасно пугают тебя, почему же ты кончаешь, глядя на них? Ведь ты же не хочешь оказаться на месте этих юношей, не так ли?

— Ох, тетя! Даже не знаю… Конечно, мне не хочется терпеть такую боль, но все это страшно волнительно. Эти прекрасные дрессировщицы в костюмах, их приспособления, наводящие ужас, я не могу перестать думать о них! Например, рисунок, который сейчас передо мной. Вот дама, пришедшая в гости. И своей ножкой в хорошеньком сапожке она заталкивает в раба этот чудовищный инструмент… А у надзирательницы в форменном платье, наблюдающей за тем, как в другого раба стреляют из лука, под юбкой сидит юноша с игрушкой, вставленной между ягодиц! Они делают со своими рабами ужасные вещи… Но ведь рабы счастливы, это несомненно. Они корчатся в муках, они бледны от страха, и тем не менее их стволы тверды, как камень. И мой тоже… Я этого совершенно не понимаю…