Орден Сталина

Зрелище не особенно его вдохновляло. Да, ребенок оказался поверх весьма надежной, крепкой ветки, но проблема заключалась в том, что за ветку эту надо было всё-таки держаться. Девочка же сидела на ней безжизненно, будто соломенная кукла.

– Минута, от силы – полторы, – отвечая своим мыслям, прошептал Коля.

К счастью, в своих расчетах он несколько ошибся. Они с Мишей уже не менее двух минут пробирались к той сосне – обходя обломки «Горького», двигаясь по самому краю сосновой рощицы, а девочка по-прежнему находилась там, куда Коле удалось ее поместить. И это являлось огромной, колоссальной удачей, поскольку, если бы ей снова вздумалось падать, Скрябин ничем не сумел бы ей помочь. Он мог мечтать лишь о том, чтобы самому не повалиться носом в землю.

Кедров шел чуть позади своего друга, почти вплотную к нему. Выбрал он такую позицию неспроста. Николай практически на каждом шагу спотыкался, его раскачивало из стороны в сторону, и Мише то и дело приходилось друга ловить и поддерживать.

– Надо было тебе там, на опушке, остаться. Тебе же совсем худо… – в отчаянии произнес Миша.

В очередной раз схватив Николая за локоть, он поразился тому, как в несусветной жаре, в пекле от тлеющих обломков, кожа его друга может быть такой холодной и влажной; тот словно искупался в ноябрьской реке.

– Один ты ее не снимешь… – сквозь зубы процедил Коля. – Да и там, на том месте, где мы стояли, мне было бы не лучше, чем здесь. – А затем вдруг добавил: – Надеюсь, она упадет в нужное время.

Миша только что за голову не схватился.

6

Вполне возможно, что пожарные, поливавшие из брандспойтов останки «Горького», смогли бы подогнать к стоявшей на отшибе сосне одну из машин с выдвижными лестницами. Мысль обратиться к ним за помощью, не ходить тудасамому, казалась Коле столь заманчивой, что даже очевидное малодушие подобного решения не заставило бы его поступить по-другому – если бы он верил, что затея с машиной действительно может завершиться спасением ребенка. Увы, он знал, чем подобная затея окончится: девочка упадет на землю задолго до того, как люди в робах смогут к ней подобраться, только панамка ее останется висеть на одной из веток. И виноват в этом будет он, Николай Скрябин – как виноват был тогда, много лет назад.

Впрочем, начни он думать о том давнишнем происшествии, якобы составлявшем его вину – и от этих мыслей наверняка пришел бы в состояние, близкое к смерти. Или, в лучшем случае, впал бы в полное бесчувствие и ступор. Но Коля всё-таки держался на ногах и даже шел вперед – хоть и медленно; стало быть, те воспоминания он хранил под замком.

И, когда б не запах, который лез ему – не в ноздри – в самый мозг, Николай, скорее всего, смог бы идти вдвое быстрее, а Мише не пришлось бы подставлять плечо при каждом его неверном шаге. Тогда они сумели бы приблизиться к старой корявой сосне чуть раньше, и всё могло бы завершиться более или менее спокойно. Однако они запоздали – совсем немного, но этого оказалось достаточно.

До дерева оставался десяток шагов, и Коля уже не нуждался в бинокле, чтобы хорошо видеть девочку. И тут раздался взрыв. Может, взлетела на воздух какая-то недогоревшая емкость внутри «Горького», а может, взорвалась автомобильная шина. Таня, до этого будто спавшая, вскинула голову и чуть подалась вперед. Этого движения оказалось достаточно, чтобы она потеряла равновесие, соскользнула с ветки и полетела к земле: к усыпанному сосновыми иглами пригорку.

Михаил закричал и ринулся к сосне, вытягивая вверх руки – словно рассчитывал поймать малышку на лету; однако Скрябин, до этого едва перебиравший ногами, каким-то образом ухитрился его опередить. Он не просто обогнал своего друга – он бесцеремонно оттолкнул его, так что Миша едва не упал. Сам же Николай очутился под деревом – но не совсем там, где ребенок должен был приземлиться: чуть в стороне, рядом с причудливо изогнутым, треснувшим сосновым корнем, низенькой аркой поднявшимся над землей.

То, что произошло далее, Миша не рискнул бы признать реальным событием, хоть и видел это собственными глазами. И тогда, и позже, он говорил себе, что взрыв был всему виной, и что именно он выломализ земли тот корень ( «А как еще он мог быть выломан, если никто к нему не прикасался?»), а затем взметнул его над землей. Однако даже эти – разумнейшие – объяснения не давали ответа на вопрос: как вышло, что корень этот одним своим концом зацепился в воздухе за изорванное платьице маленькой девочки, другим – вонзился в ствол сосны и завис вместе с девочкой над пригорком? А после, выбивая из коры красноватую труху, стал съезжать по дереву вниз и, в конце концов, плавно опустил ребенка прямо на руки стоявшему внизу Скрябину.