Орден Сталина

Трое других расстрельщиков кинулись исправлять ситуацию, но сделать это оказалось не так-то просто: узник не стоял более на коленях – он катался по полу, извиваясь, как наполовину перерубленный лопатой дождевой червь, и разбрасывая кровавые брызги. Раздались несколько выстрелов подряд, но все они прошли мимо.

От созерцания всего этого Коля почти позабыл про неубитого историка, и тот, упираясь в него ногами, стал вылезать из ямы. Юноша сделал последнюю попытку удержать его, схватил за штанину пошитых на заказ брюк, произнес почти в полный голос: «Стойте, куда вы…» А затем вдруг отпустил его брючину, потому как понял: вот он – страшный ответ на его молитву.

6

Когда Анну только выводили из камеры, она уже знала, что Стебельков ее обманул. И если б молодую женщину расстреляли сразу, в коридоре внутренней тюрьмы, то это был бы coup de grace, удар милосердия. Пытка, которая началась для неё, была во сто крат хуже, чем избиения, прижигание папиросами и заслушивание смертного приговора. То была пытка надеждой, поскольку, уверенная в обмане, она продолжала ждать спасения. Она надеялась, когда в процессии смертников шла по коридорам внутренней тюрьмы; надеялась, когда спускалась в подвал; и даже когда ее поставили в одну шеренгу с другими обреченными, в очередь за смертью – надежда и тогда не оставила Анну.

И когда пьяный исполнительне смог застрелить узника, когда началась вся эта суматоха, у Анны мелькнула мысль: «А вдруг это оно?..» Но тут Григорий Ильич, не принимавший участия в попытках добить приговоренного, приблизился к узнице и с галантностью взял ее за локоток.

– Извините за эту заминку, Анна Петровна, – проговорил он и улыбнулся ей. – Скоро мы продолжим, уверяю вас.

Однако женщина среагировала совсем не так, как ожидал ее мучитель; точнее, не среагировала вовсе, будто и не слышала его. Да она и впрямь не слышала.

В отличие от Семенова, Анна всё время стояла лицом к расстрельному рву. И теперь она увидела, как из траншеи с трупами – неглубокой, слегка присыпанной песком, – медленно поднимается человек. А потом встает во весь рост.

Должно быть, на Аннином лице выразилось нечто особенное, поскольку Семенов – по-прежнему сжимавший ее локоть – резко обернулся.

Раненный в голову узник продолжал кататься по полу, и все расстрельщики были заняты только им; на троих – помимо Анны – приговоренных, ждавших своей участи, никто и не глядел. Равно как никто не поглядел на человека, поднявшегося из мертвых и на подгибающихся ногах идущего прямо к Григорию Ильичу. И чекиста, и Анну поразило одно и то же: на лице мнимого трупа сияла счастливая улыбка.

– Я понял, – прохрипел мужчина в костюме, – расстрел был фальшивкой!.. Не могли менярасстрелять!.. А тот, в яме, просто проверял мою лояльность. Я выдержал, правда, выдержал?..

Кто именно был в яме – в этом Семенов решил разобраться потом. Он выхватил из кобуры свой «ТТ», вскинул руку и всадил восемь пуль – кучно, словно в «яблочко» мишени, – в грудь ожившего мертвеца. Уж Григория-то Ильича из стороны в сторону не раскачивало; однако, стреляя, он всё же для удобства отпустил локоть Анны.

Лицо мужчины, восставшего из мертвых, сделалось багрово-красным, словно с него содрали всю кожу, а затем мгновенно побледнело. Сердце, в которое угодила пуля ( пули), успело прогнать кровь по малому кругу, прежде чем остановиться. Профессор МГУ упал: навзничь, широко раскинув руки, как Андрей Болконский на поле под Аустерлицем. Невыразимое удивление застыло в его взоре, обращенном на оштукатуренный, исчирканный пулями потолок.

Но прежде чем это случилось, и еще до того, как пуля одного из шаферовнастигла-таки раненого узника и прекратила его мучения, легкая тень – быстрая, как метнувшаяся за добычей кобра, – переместилась от траншеи куда-то вбок. Анна заметила, что как раз там из стены выступал шкафчик: распределительный электрический щиток.

Один из расстрельщиков – тот, который был пьян и сам больше не стрелял, – уловил это движение и даже указал на непонятную тень пальцем. Но что-либо толком объяснить своим товарищам не успел: и галерея тира, и ведущий к ней коридор погрузились во мрак.

Правда, мрак этот не был абсолютным. Анна обнаружила, что на полу – довольно близко от неё – теплится крохотный огонек. Даже не успев подумать о том, что бы это могло быть, она шагнула в сторону – чтобы не оказаться между источником света и Григорием Ильичом, не сделаться видимой для чекиста. Она не могла знать, что чекист смотрит сейчас не в ее сторону, а напряженно вглядывается во тьму, накрывшую расстрельный ров.

И тут кто-то схватил Анну за плечи и, зажимая ей рот, прошипел в самое ухо: «Дайте мне руку, и бежим!..» Не колеблясь, она потянулась к невидимке, ощутила хватку его крепкой узкой ладони, а затем – он поднял с полу фонарик, который, видимо, отмечал для него путь в коридор. И в блеклом свете женщина разглядела жуткое лицо своего спасителя.