Палач расстрелял всю обойму и выхватил из кармана запасную, но пальцы так плохо слушались его, что с перезарядкой у него ничего не выходило. Профессор МГУ подскочил к «шаферу» и с очевидным удовольствием нанес ему удар кулаком в лицо, от которого тот выронил пистолет и повалился на пол. Оружием тотчас завладел другой кадавр, который поднял также и обойму, вогнал ее в рукоять «ТТ», передернул затвор и собрался выстрелить в живот наркомвнудельцу.
Но не успел: его оттеснили другие. Два узника, расстрелянные последними (один из них – тот, кому пьяный палач разворотил выстрелом челюсть), схватили сотрудника НКВД за голову. Профессор МГУ вцепился в его правую руку, а все прочие кадавры ухватились по двое, по трое – за левую руку палача, за его ноги, за туловище. И все одновременно стали тянуть в разные стороны.
Конечно, силы профессора и двух «утренних» приговоренных оказались несопоставимы с напором полутора десятков «вечерних» мертвецов. Они, будто соревнуясь в перетягивании каната, переиграли
Оставшиеся в живых узники удивлялись даже не тому, что происходило (если это была галлюцинация, в ней ведь могло случиться всё, что угодно, разве не так?), а молчанию чекиста, только промычавшему что-то при отделении его руки от туловища. Откуда им было знать, что двое их мертвых товарищей, державших палача за голову, вырвали ему язык, прежде чем у них отобрали их добычу?
Тем временем профессор дернул еще раз, плечевые связки чекиста лопнули, и бывший преподаватель Николая Скрябина, бывший доктор наук, принялся с размаху лупить палача его же собственной рукой, как дубиной, и восклицая при каждом ударе:
– Думай, в кого стреляешь!.. Думай! Думай…
Однако подумать сотруднику НКВД так и не довелось. Мертвецы растащили в клочья: сперва – его новенькую форму, а затем – и всё его тело, крупное, дебелое, покрытое коричневатыми веснушками, с профилем товарища Сталина, наколотым на груди слева.
8
Призрак кинооператора сдержал обещание: привел Скрябина и Анну туда, куда следовало. Николай отыскал нужные элементы дверного механизма, замаскированные под кирпичи, отпер секретную дверь, и беглецы успели скрыться за нею раньше, чем палач в тире был растерзан кадаврами. И, уж конечно, до того, как вызванная подмога прибыла в подвал НКВД.
Скрябин захлопнул дверь, невидимый замок сработал, и беглецы очутились в полной темноте. Оба они пытались отдышаться, но им это долго не удавалось. Коля был твердо уверен, что с того момента, как он покинул потайной ход, воздух здесь стал более тяжелым и затхлым. С трудом переведя дух, он пошарил руками по полу, отыскал свечу и спички, заранее приготовленные им, и зажег огонь – с некоторой неохотой и промедлением, словно боялся того, что может увидеть. Фитиль свечи загорелся светло-янтарным пламенем, и в свете его Скрябин и Анна некоторое время молча взирали друг на друга.
– Это еще не всё, – проговорил, наконец, Николай и передернул плечами, будто стряхивая с себя нечто невидимое. – Нам надо поторопиться, если мы хотим выбраться отсюда. Полагаю, вы не слишком удивитесь тому, что я вам сейчас скажу…
И он в двух словах рассказал беглянке о завершающей части своего плана. Аннины брови поползли вверх, а губы недоверчиво дрогнули, однако она ни слова не сказала против. Только поинтересовалась:
– А чем это здесь так пахнет?..
Вместо ответа Николай шагнул со свечой к телу своего расстрелянного двойника – Анна только тогда его и увидела; в желтоватом свете он казался бесформенной грудой тряпья. Скрябин скинул с себя чужой пиджак и обратился к Анне:
– Помогите мне, пожалуйста.
Вдвоем они опустились на колени и стали натягивать пиджак на мертвое тело.
– Неплохо придумано, – кивком головы женщина указала на
Юноша бросил на нее быстрый взгляд и тотчас отвел глаза.
– Уверен, – проговорил он, – вы придумали бы не хуже, если б вам предоставили такую возможность. Ловко вы распорядились кадавром!
– Вряд ли так уж ловко, – Анна одернула рукав пиджака на мертвой руке и поднялась с колен. – Думаю, убить мерзавца Семенова будет непросто.
– Я знаю, – кивнул Коля. – Откровенно говоря, я вообще удивлен, как он допустил, чтобы с ним случилось