А нагулянный сельской девкой байстрюк, пусть даже с Талантом — и вовсе самый обычный актив. Инструмент, который можно и даже нужно использовать в собственных целях. А когда придет время, просто сбросить с доски разменной фигурой. И не ферзем или ценной ладьей, а конем… педальным.
Хорошо, если не пешкой.
Но об этом, Сидоров, конечно же, не догадывался — поэтому и подписался делать для Меншикова самую опасную и грязную работу. То ли из благодарности, то ли в надежде на признание. А может, и просто за деньги: даже крохи со стола светлейшего князя для отставного солдата из села Смоленского наверняка были целым состоянием.
— А дальше чего было? — негромко спросил Геловани. — Князь тебя с собой в Петербург забрал?
— Никак нет, ваше благородие, — отозвался Сидоров — и тут же поправился: — Не сразу, то есть. У их светлости усадьба под Бийском, и угодья при ней — вот туда меня и определили. И работа при княжьем имении тоже нашлась.
— Это какая такая работа? — Я поднялся, сделал пару шагов и оперся спиной на прохладный камень стены. — Сторожем?
— И такое случалось, — кивнул Сидоров. — Починить чего, там, воды с колодца натаскать. А как Александр Владимирович приезжал — непременно охоту ему устраивал. А сам в лесах тамошних был вроде егеря. Зверье постреливал, бывало, ежели кто из господ дичи на ужин изволил.
— Людей, небось, тоже постреливал? — Геловани недобро ухмыльнулся. — Ежели кто из господ изволил?
Сидоров сердито зыркнул глазами, но промолчал. Ссориться с грозным сыскарем в его планы явно не входило. Впрочем, желания болтать тоже определенно поубавилось — продолжили мы только минуты через две, не меньше, когда тишина снова начала нещадно давить.
— А недавно вот в Петербург вызвал, — наконец заговорил Сидоров. — Письмо отправил. Велел ребят толковых собрать и первым же поездом сюда. А как приехали, сказал: такое у меня для тебя дело, Матюша, что только исполни — да самой смерти ни в чем горя знать не будешь.
— А ты и не догадывался, чего велят? — Геловани подался вперед, облокотился на стол и принялся сверлить и без того перепуганного Сидорова своим фирменным взглядом. — Или за деньги, выходит, любую пакость сделаешь?
На этот раз молчание длилось еще дольше. Похоже, теперь мы подобрались вплотную к незримой черте, которая отделяла сравнительно безобидную беседу от той, вести которую становилось небезопасно. Одно дело — рассказать о знакомстве с титулованным аристократом, и совсем другое — прямо заявить, что он нанял тебя убить человека. Как и любой сравнительно вменяемый человек, Сидоров боялся и Геловани, и уж тем более казни через повешение. Но и Меншикова, похоже, боялся немногим меньше.
И, подозреваю, не зря.
— Не хочешь говорить? Так мы и так знаем, Матвей Иванович, что его светлость велел. — Я легонько оттолкнулся локтями от стены и неторопливо зашагал по комнате. — А велел он тебе стащить винтовку, подбросить в шкаф одну гадость, а потом застрелить капеллана. Божьего человека, между прочим!
Сидоров прижал подбородок к груди и обхватил сам себя за плечи, будто ему вдруг стало холодно. Но промолчал — в смысле, ни рассыпаться в признаниях, ни возражать не стал и, похоже, даже не собирался.
— Только не просто же ты так грех такой на душу взять решил, ведь так, Матвей Иванович? — продолжил я. — Не за награду, и даже не из большой любви к его светлости Александру Владимировичу. А оттого, что выбора у тебя особого-то и не было. — Я остановился и, развернувшись на пятках, навис над съежившимся Сидоровоым. — Такой уж человек князь. Просит ласково, а попробуй откажи… Боишься?
— Да как же тут не бояться, ваше благородие? Ежели что не так — он и меня со свету сживет, и Прасковью мою.
Ага. Значит, Прасковья. Точно не жена, вряд ли невеста… однако и не чужая. Картинка в голове пополнилась недостающей деталью. Сидоров, конечно, не блистал ни умом, ни запредельной порядочностью, но дураком или трусом определенно не был. И когда Меншиков потребовал заняться по-настоящему рискованным делом — вполне мог бы отказаться, даже рискуя впасть в немилость. Человека, который побывал на войне, вообще не так уж легко запугать.
Конечно, если не знать его слабого места.
— Как же тебя так угораздило, служивый? — вздохнул я, снова усаживаясь на табуретку. — Попал, как кур в ощип. Тебе отсюда два пути: или в петлю идти, или в суд свидетелем.
— Тогда лучше в петлю, — глухо проговорил Сидоров. — Все равно пропадать.
— А вот тут ты, Матвей Иванович, неправ, — улыбнулся я. — Князь, конечно, силен, но и на него управа найдется.
Глава 22
А вот теперь самое главное — выдержать паузу. Глубокомысленную, многозначительную. Как раз из тех, когда тишина содержит уже не угрозу и тоску, а возможности. Пусть не поражающие воображение, даже не в полной мере заманчивые, но хоть какие-то. И уж точно куда лучше тех, на которые по-хорошему стоило рассчитывать.