Ордин-Нащокин. Опередивший время

Выстраданная в ходе преодоления последствий Смуты русская государственность не могла сгладить унаследованные от Древней Руси углы и зазубрины. Религиозные установки, ценности, догматы на долгие времена предопределили отчуждение русских от других народов. «Латиняне»-католики, «басурмане»-мусульмане несли враждебное всему православному. Отношение к «чужебесию», его вредоносной сущности переносилось на повседневность, на быт, определяя духовную атмосферу, стиль жизни. Религиозный фанатизм непроницаемой стеной стоял на пути просвещения. Учебных заведений в традиционном, светском понимании на Руси не существовало. Всего лишь один человек на сотню умел читать и писать. Книгопечатание, ориентированное на издание религиозных текстов, находилось в зачаточном состоянии. Единственной светской книгой, по которой московиты сверяли жизнь, был «Домострой». Общественное сознание направлялось в сторону теологического, церковного начала. Стойкость, упорство, жертвенность в защите веры стали едва ли не определяющей чертой национальной самобытности, оборачиваясь тенденцией к самоизоляции, отгораживанию от внешнего мира, от его «тлетворного влияния». Ритуал с омыванием рук великого князя в ходе представления ему иностранных послов как раз и являлся «самобытной» формой демонстрации отношения властителя к «нечистым» иноверцам.

Элита, на плечи которой ложилось бремя государственного управления, кроме унаследованных от предков привилегий и природных качеств, не обладала ничем другим — ни знаниями, ни внутренней культурой, ни пониманием интересов страны. Русь оставалась невежественной, отсталой страной, чье население по части грамотности, образованности, просвещенности мало чем отличалось от тех, кто им управлял. Из глубины того времени доносятся до нас отнюдь не самые благожелательные суждения о Московской Руси и о людях, живущих в ней. Московитяне — народ «грубый, бесчувственный, жестокий». Они «лукавы, упрямы, необузданны, недружелюбны, извращены, бесстыдны, склонны ко всему дурному». «В Москве-де все люд глупый, жить не с кем, сеют землю рожью, а живут ложью». «Люди они хитроумные и непостоянные», обитают в «жалком рабстве нечестного государства». «Московитяне без всякой науки и образования, все однолетки в этом отношении». «Московиты хвалятся, что только они христиане, а нас они осуждают, как отступников от первобытной церкви и древних святых установлений», — отмечал Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о московских делах» (1549). Можно, конечно, списать подобные утверждения на некую «исконную неприязнь» иноземцев к России. Но скорее речь идет о глубинном непонимании: Европа и Русь в то время поистине представляли собой две разные цивилизации.

Для россиян издревле, в обыденной жизни, все иностранцы, из какой бы страны они ни прибывали, оставались «немцами», поскольку «они не мы», не такие, как мы. И речь их воспринималась как поток бессвязных звуков, издаваемых глухонемыми. Их сторонились, общение с ними официально осуждалось. Но и просвещенные, казалось бы, европейцы проявляли в отношении русских ничуть не большую терпимость. Им было свойственно абсолютизировать поверхностные впечатления, отмечающие «несуразные» черты образа жизни и поведения московитов. Иностранцев раздражало в Московии буквально все: устройство быта, церковные обряды, внешний вид людей. У мужчин невероятной длины бороды, женщины, непременно укутанные шалями и платками, с густо набеленными и нарумяненными лицами. Долгополая одежда, украшения, головные уборы — все это также производило негативное впечатление. Такая предубежденность, ироничное восприятие, в свою очередь, вызывали отчужденное, настороженное отношение к чужестранцам со стороны как представителей русской власти, светской и церковной, так и широких слоев населения. Они знали или, по крайней мере, чувствовали, что европейцы относятся к ним примерно так же, как к «дикарям» Азии и Африки, без внимания к подлинным причинам, в силу которых Русь оставалась именно такой, какой была.