Ордо Юниус

– Правильно? Ох, верно, ха-ха… А я не хочу правильно! – Хайнц с грохотом спихнул все содержимое стола на пол. – Смысл не в этом! Мне плевать, что правильно, а что нет! Я хочу, чтобы этот мир умылся кровью, чтобы вы все пожалели о том, что когда-то сделали!

Он рывком достал револьвер из кобуры самого Мастера и выпустил пулю ему в лоб. Дверь позади него разлетелась в щепки, окрашиваясь алым и серым. Мужчина медленно сползал на пол, пока Хайнц широко распахнутыми глазами таращился на кровавое месиво вместо его лица.

– Я заставлю этот мир сожалеть о содеянном, я сломаю его и выпотрошу так же, как он сломал нас всех! За все! И если мне для этого нужно будет ломать чужие судьбы, я сломаю каждого в этом гребаном мире!

* * *

Помещение больше походило на оранжерею: с высоким стеклянным куполом в потолке, увитом плющом. Тонкие лианы опутывали остовы растений, скользили по мебели и стенам, распахивая тут и там широкие резные листы. Шкафы и столы немного обшарпаны, но все еще сохраняли свой вид. Сверху во всем великолепии солнечного света на гибких сетках свисали сотни стеклянных разноцветных шаров. Некоторые были большими и пыльными, другие средние и сияли бликами, маленькие шарики горстями наполняли прозрачные вазы на всех поверхностях.

– Ого, – коротко выразил изумление Грей, когда Хайнц закрыл за ними двойные двери с тяжелым засовом.

– Нравится? – Он улыбнулся, когда мальчик подошел к большому зеркалу в резной оправе.

– Очень впечатляюще. Что это за место? – Он смотрел на окружение, беспокойно вертя в пальцах клык, и кристалл на его груди мигал в такт биению сердца.

– А я могу попросить вырезать мою память о прошлом?

– Нет, Фергус. Только слабые Грехи предпочитают забывать о том, что сделало их сильнее.

– Ну… О некоторых вещах я бы согласился забыть, даже если бы меня назвали ссыклом. Так можно?

– Я запрещаю.

– Пф.

Хайнц потряс головой, выгоняя неуместные воспоминания, ответил уклончиво:

– Это одна из моих лабораторий.

Грейден стоял к нему вполоборота, сильнее хмурясь. Он словно весь угас, сдался, внутренне перечеркнул для себя что-то, и от этого выглядел практически больным, не похожим на себя.

– У нас был сад, – неожиданно сказал Грей. – У нас с Фергусом. Яблоневый. Знаешь, он говорил, что сделает для меня вино из наших яблок, когда мне исполнится восемнадцать. А мне ведь не исполнится, так? Ты меня убьешь? Как и его?

Хайнц тяжело вздохнул, потер пальцами переносицу.

– Я не убью тебя. Я просто хочу сделать все лучше.

– Тогда зачем привел меня сюда? Дверь закрыл. Отобрал все мои вещи вчера вечером. – Грей непонимающе развел руками. Его сердце гулко билось, но он держался храбро, хоть и старался стоять подальше.

– Я хочу все исправить. Чтобы ты перестал чувствовать ту боль, которая толкает тебя на опрометчивые поступки, – осторожно начал Хайнц, разворачивая к нему резной стул, и приглашающим жестом позвал Грея присесть.

Мальчик посмотрел на потертую сидушку с такой усталостью, как будто ему было не десять лет, а гораздо, гораздо больше.

– Если бы ты был на моем месте, ты бы понял, что это не поможет. Ничего не поможет.

– Я не сделаю тебе больно. Это поможет, правда. – Хайнц улыбнулся ему так тепло, как только мог, но это не произвело видимого эффекта.

– Если ты так добр ко мне, зачем тогда убил Фергуса? Ты мог договориться с ним. Как нормальные, цивилизованные… Грехи. – Грейден запинался, подбирая слова, но продолжал смотреть на Хайнца со стылой тоской.

Пернатый стиснул спинку стула, ловя зеркальные блики от шаров. Для него внезапно время словно совершило поворот, краски вокруг ощутимо померкли, осели грязью и болью в трещинах досок.

– Однажды ты повзрослеешь, – тихо произнес Хайнц, – и увидишь вещи такими, какие они есть.

– Я уже увидел достаточно, чтобы повзрослеть, – равнодушно обронил Грейден, вызывая у Хайнца волну мурашек.

Он поднял голову и посмотрел на мальчишку так, словно тот сейчас сказал, что Создатель сошел с небес. Он смотрел и не мог поверить в услышанное.

Когда-то в прошлом такую же фразу – слово в слово – бросил Фергус. Он был таким же хмурым, нелюдимым, тянулся к Хайнцу, но тот больше не хотел никаких близких отношений с учениками. Он хотел, чтобы Фергус ненавидел его, поскольку видел в нем того, кто сможет его одолеть в случае ошибки. И поэтому всячески отталкивал, но в тот момент не сдержался и впервые заступился за него. Разговор в залитом закатным солнцем саду запомнился Хайнцу на всю жизнь. Как и слова Фергуса, которые сейчас сказал Грейден.

Грей сильнее нахмурился, но больше ничего не сказал и неожиданно покорно уселся на стул. Когда Хайнц дал ему в ладонь тяжелый стеклянный шар, он закрыл глаза, давая этим полную открытость своей памяти.