Ордынская броня Александра Невского

Алексаша вспомнил о луке, положил перо концом на чернильницу, представил, как натягивает его очень тугую тетиву, пускает стрелу и… у него вспотели ладони. Он заерзал на скамье и потер ладони о парчовые порты. От этого движения проснулся дьякон, утер нос рукавом стихаря[84] прокашлялся и посмотрел на детей. К тому времени Алексаша уже успел схватить перо и сделать вид, что тщательно выводит буквицы. Дьякон опять закрыл глаза и через минуту уже всхрапнул. Княжич, шепча себе под нос, вывел на обрезке пергамента слова: «В нем бо звездам служащий, звездою учахуся…».

Перед его мысленным взором появилась большая звезда, что взошла в тот Сочельник вечером на небосводе. А следом пришло Рождество, которое они с матушкой пошли встречать и молиться в большом соборе Успения Пресвятой Богородицы. Когда они прошли через красивый резной портал и вошли внутрь, княжича удивил огромный храм, весь расписанный голубовато-зелеными, коричневыми и светло-желтыми фресками. Алексаша знал, что все эти изображения рассказывали о жизни, деяниях и подвигах пророков, Христа и святых. Огромное паникадило довольно ярко освещало верха храма и отбрасывало на сверкавший пол и нижние части стен яркие световые блики и полутени. Подсвечники, наполненные свечами, также излучали потоки яркого света. Но внутреннее пространство храма было столь велико, что даже несколько тысяч свечей, зажженных той ночью, не позволяли рассмотреть всех фресок, икон алтарной преграды и людей, что во множестве стекались в храм на Всенощное, праздничное богослужение. Светоносные потоки, лившиеся сверху вниз и поднимавшиеся снизу вверх, рассеивались легкими волнами, будили и оживляли образы, написанные на стенах и иконах и словно ветром шевелили их одежды. Служба еще не началась. Тихий говор и шепот сотен людей, негромкое чтение молитвы на хорах[85] отраженные каменным сводом и стенами храма, погружали в состояние сказочного ожидания.

Федю и Алексашу мать взяла за руки и повела на хоры. Они пошли по узкой и крутой каменной лестнице в толще серых и глухих каменных стен. Феодосья, как будто нечаянно, прикрыла за собой дверь в проход, и они оказались в темноте. Свет в этот проход почти не проникал, и мальчики, поднимавшиеся впереди матери, держали друг друга за руки. У Алексаши от страха и любопытства замирало сердце. Вскоре впереди, на подъеме опять просветлело. Затем яркий свет вновь озарил их, и они очутились на небольшой каменной площадке почти под сводами собора.

Прошло немного времени, и хор молодых юношей в светлых одеждах дружно и красиво запел рядом с ними. Началось тихое и светлое, но все более нараставшее нотами торжества богослужение. Алексаша, часто выстаивавший в храме литургию вместе с матушкой, был привычен к долгим службам. Но в ту ночь он потерял счет времени и понимал, что эта служба необычная, длинная и праздничная. Теплый воздух волнами поднимался снизу под купол собора, и час от часу на хорах становилось все жарче. Алексаша и Федя упросили матушку отпустить их вниз, где было прохладнее, и, держась за руки, как при подъеме, осторожно спустились по темному проходу вниз. Взрослые пропустили мальчиков вперед — ближе к солее[86], и они очутились рядом с двумя десятками других детей прямо под огромным, медленно вращавшимся паникадилом[87]. Алексаша внимательно снизу вверх рассматривал незнакомых ему взрослых, стоявших сзади полукругом, с любопытством присматривался к детям, стоявшим у солеи. Взирал на праздничные светлые одежды священников. Смотрел на то, как дьяконы входят и выходят через алтарные двери жертвенника[88] с большим Евангелием и свечами, как владыка[89] Кирилл благословляет паству, как ветхий годами, седой как лунь епископ Симон открывает и закрывает алтарные Царские врата[90]. Многое было еще непонятно и загадочно для него в богослужении.

Когда же на хорах негромко запели:

— Иже херувимы тайно образующе и животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, — из двери жертвенника на солею вышел дядя Владимир Московский, крещенный Дмитрием.

Он был одет в чешуйчатый воинский доспех, покрытый золотом. За плечами его подобно двум крылам струился серебристый корзн. Златые кудрявые власы его ниспадали на доспехи, голубые глаза лучились. И Алексаша подумал, что этот красивый воин может быть и не его дядя, а только похож на него. Однако тот, углядев сыновца среди других детей, кивнул ему, улыбнулся так загадочно и еле заметно, как улыбаются взрослые, когда хотят сделать чаду подарок, и пошел прямо к Алексаше. Тогда-то и увидел княжич в его десной длани легкую дугу серебристого лука, и сердце его вспорхнуло и застучало от счастья.