Ордынский узел

В горнице княжеского дворца народу собралось — не продыхнуть. Юрий Данилович с неодобрением смотрел на всю кутерьму, что устроили новгородцы по поводу появления шведов. Великое дело, семь-восемь сотен заморских голодранцев, ищущих приключений и дармовой добычи! Стоит шум поднимать… Но новгородцы думали иначе. Вчера ввечеру, не успел князь побеседовать через толмача с одеревеневшим от бешеной скачки инородцем-рыбаком, как со стороны города докатился надрывающий душу звон вечевого колокола: ушлые новгородцы прознали о шведах одновременно с князем. И до самой темноты на торговой стороне шла пря и стоял неумолчный мат в речах по спасению отечества и родительских святынь. Страсти несколько остудил архиепископ владыка Давыд, призвавший новгородцев доверить решение об ополчении Великому князю да посаднику с выборными лучшими людьми.

— А как порешат они, выборные ваши, — увещевал владыка, — то ударим в колокол снова, и здесь решение утвердим.

Владыке поверили. И вот теперь выборные собрались в княжьих хоромах, решали. Князь Юрий сидел на троне, высоченная спинка которого и стульчак были обиты горностаем. Поблизости от него на таких же креслах, но пониже и поплоше, устроились посадник Семён Климо́вич, архиепископ и наместник Афанасий, брат князя Юрия. Скамьи для остальной выборной братии от новгородского люда стояли вдоль стен горницы, оставляя незанятой середину её, куда всякий имевший что сказать, выходил для слова. Слов у новгородцев находилось немало, сидели в духоте уже полдня, но всё ещё никак не докончили дела. Хотя спор шёл всего лишь о том, кому и сколько вкладываться в оборону и какими силами идти на шведов.

«Всех бы перевязал, да покидал за окошко!» — злился Юрий, но вынужденно сдерживался. А сил было: дружина самого Великого князя и дружина наместника — пятьсот обученных воинов. Архиепископ мог, при желании, вооружить и выставить на поле ещё пятьсот (так и называлось — архиепископский полк), да городское ополчение, куда каждый из пяти городских концов выставлял в зависимости от нужды известное количество ратников, и в которое охотой ли, неволей ли должны были идти все — купцы, ремесленники, смерды. Вот ополченцы и мутили воду: «Пусть князья своей дружиной со свеями управляются! На то и посажены тут. А коли всякий раз ополчение собирать — работать некогда станет! Ведь двух месяцев не прошло, как ходили с князем Юрием под Тверь…». Юрий видел справедливость купчишек, и оттого серчал ещё сильнее. Но внешне этого он никак не проявлял, сдерживался, лишь при особо не нравившихся ему высказываниях дёргал и сучил ногами да выплескивал с донышка кубка остатки вина назад за спину, на сапоги ни в чём не повинного виночерпия. Бесился Великий князь, но понимал, что именно вот эти противные людишки и есть главная опора и надёжа в его войне за первенство на Руси. Чтоб им провалиться!

Отношения меж вольным Новгородом и князьями никогда не были простыми. Своебышные новгородцы со своим треклятым вечем вертели приглашенными князьями, как хотели. Сколько раз Великие князья прошлых лет — грозные властелины Киева или Владимира, пытались надеть узду на эту обособленную купеческую вольницу, да мало что удавалось. Взять хоть Андрея Боголюбского или его, юриевого, деда — Александра Ярославовича Невского.

А что уж говорить об удельных князьях! Юрий Данилович хорошо помнил, как радовался его батюшка Даниил Александрович Московский, получив от новгородцев приглашение на новгородский стол. Во всей Москве гусям-лебедям шеи посвёртывали, угощая посланцев от Новгорода.

Батюшка Даниил родился за год до смерти деда, знаменитого Александра Невского, в 1261 году от Христова рождества. Старшие братья его к тому времени уже осваивались в полученных от папеньки уделах, примерялись, кому из них ходить в Великих владимирских князьях, а Данилку-недомерка долго не замечали. Как подрос, дали ему из жалости под управление крохотный московский удел: крепостица, наспех отстроенная после татар, да десяток сёл и погостов. Пусть сидит, как мышка в норке, тихохонько…

Так и закрепилось за Даниилом звание «тихого» князя. А он и сам не лез на рожон, всё бочком, сторонкой ходил, больше пёкся о возвышении своего удела и для того приманивал разными посулами в Москву кого только мог, и бояр из других княжеств, и крестьян, и мастеровых. Оглянуться не успели, выросла Москва, заматерела. Главное, бояре тамошние окрепли, сбились в кучу вокруг князя Даниила. И «заединщиной» любого из недоброжелателей были сожрать готовы; стало князю на кого опереться.