Ордынский волк. Самаркандский лев

– И так при помощи доблестных вождей и моих воинов я сделался властелином двадцати семи государств: я сделался государем Ирана, Турана, Рума, Магреба, Сирии, Египта, Ирак-Араби и Ирак-Аджеми, Мазандарана, Гиляна, Ширвана, Азербайджана, Фарса, Хорасана, Четте, Великой Татарии, Хорезма, Хотана, Кабулистана, Бактерземина и Индостана. Все эти страны признали мою власть, и я предписал им законы.

А нужны были его законы индийцам, чья цивилизация существовала уже тысячи лет до эмира Тимура? Но вот пришли монголы Сахибкирана и стали вырезать всех подряд, устанавливая свои порядки. Спросили ли иранцев, также носителей древней арийской культуры: нужны им были чужие законы, хотели они погибать под мечами фанатиков-джихадистов?

– Надевая на себя царский плащ, я тем самым отказался от покоя, какой вкушают на лоне бездействия. С двенадцати лет от рождения я разъезжал по разным областям, боролся с несчастьем, составлял проекты, поражал неприятельские эскадроны, свыкался с видом возмущений офицеров и солдат, привыкал выслушивать от них резкие слова, но терпением и мнимой беззаботностью, от которой я был далек, мне удавалось умиротворять их. Наконец я бросался на врагов. Таким образом мне удавалось покорять провинции и даже целые государства и далеко распространять славу моего имени.

Распространять славу своего имени – это он воистину умел! При его имени вздрагивали так, словно конец света уже был близок, и бежали прочь!

– Шестое. Справедливостью и беспристрастием я приобрел благосклонность созданий Божьих. Свои благодеяния я распространял и на виновного и на невиновного; мое великодушие обеспечило мне место в сердцах людей; правосудие управляло моими решениями. Мудрою политикой и строгою справедливостью я удерживал своих солдат и подданных между страхом и надеждой. Мои воины были осыпаны моими подарками. Я имел сострадание к низшим и к самым несчастным классам государства. Я освобождал угнетенного из рук гонителя и, раз убедившись во вреде, причиненном лицу или имуществу, я произносил приговор по закону и никогда не подвергал невиновного наказанию.

Да он был почти святой!..

– Всякий, поднимавший против меня оружие для разрушения моих намерений, как только умолял меня о помощи, был принимаем мною благосклонно. Я возвышал его в чинах и зачеркивал его вину пером забвения; и если его сердце было еще озлоблено, то мое обращение с ним было таково, что я успевал наконец изгладить самый след его неудовольствия.

Воистину святой! Это подтвердили бы пленники его «индюшачьей фермы» под Самаркандом, султаны и шахи, которых вырезали при первом удобном случае, чтобы избавиться от лишних хлопот.

– Седьмое. Я оказывал почтение потомкам пророка, ученым, богословам, философам и историкам. Я уважал их и почитал. Храбрые люди были моими друзьями, потому что Всевышний любит храбрых. Я сходился с учеными и снискивал расположение тех, у которых была благородная душа.

Защищавший свою родину благородный и храбрый Шах Мансур, чью отрезанную голову бросил к ногам Тимура его внук, вряд ли бы с этим согласился, как и другие убитые защитники своих земель, коим не было числа.

– Я прибегал к ним, и их благословение доставляло мне победу. Я покровительствовал дервишам и факирам. Я тщательно избегал причинять им малейшую печаль и ни в чем им не отказывал. Те, которые дурно отзывались о других, были удаляемы от моего двора. Их толкам не придавалось значения, и я никогда не слушал их клеветы.

Да, блаженные нравились Сахибкирану, как нравятся блаженные почти всем диктаторам. От них не исходит угрозы. Быть милостивым с блаженным – легче легкого!

– Восьмое. Я был настойчив в моих предприятиях. Раз предпринятый проект, каков бы он ни был, овладевал всем моим вниманием, и я не оставлял его, пока не имел успеха. Поступки мои не противоречили моим словам, и я не поступал сурово.

Увы, кривым было зеркало, в которое смотрелся Тимур!

– Я никому не досаждал из опасения, чтобы Всемогущий не поступил со мною сурово и не подавил меня тяжестью собственных моих деяний. Я воздерживался от лихоимства и притеснений.

Как это верно, но это касалось только жителей Мавераннахра, остальным такого счастья не досталось!

– Вы успеваете? – спросил он у писцов.

– Да! – в один голос ответили те.

Тут попробуй не успей!

– Хорошо, – кивнул Тимур. – Девятое. Я знал состояние народа. Я посадил в каждой стране моего царства человека испытанной честности, чтобы он извещал меня о поступках и поведении народа и солдат и чтобы он давал мне знать о всех непредвиденных событиях, которые могли интересовать меня. Когда я открывал малейшую ложь в его донесениях, то строго его наказывал. Как только я узнавал о каком-нибудь случае притеснения или жестокости правителя, солдат или народа, то я давал виновным чувствовать всю строгость правосудия.

Именно против людей «испытанной честности», алчных наместников Тимура, и вспыхивали восстания, которые потом приходилось вновь и вновь заливать кровью.