Ордынский волк. Самаркандский лев

Сказал это и, хромая, ушел из покоев, нарочно громко хлопнув дверями. Словно закрывал ее тут, наказывал за дерзость. Слуги в страхе попрятались. Охрана превратилась в изваяния. Уходя, Тимур услышал сдавленные рыдания жены, сердце его сжалось от пронзительной боли…

В ту ночь у нее начался жар. Она заболела разом, словно простояла раздетой на ледяном ветру. Ему сказали, скоро он пришел к ней. Она пылала. Это он обжег ее – обжег своим ледяным ветром, как обжигал огнем непокорных врагов. Тимур прогнал слуг, сел на край ложа, долго целовал ее руки, шептал: «Прости меня, милая, ради всего, что было и есть между нами, ради наших детей, Ульджай, прости меня…» Она простила его. Пот густо тек по ее лицу, губы едва шевелились. Простила – взглядом. И был еще едва уловимый шепот: «Помирись с ним, заклинаю тебя…» А потом ее не стало – женщины, которую он любил больше всех других жен, бесконечно, как только может мужчина любить свою истинную половину. Он смотрел на ее умиренное смертью лицо, прекрасные черты и вновь и вновь вспоминал двух девочек с глазами серн, что однажды ворвались в зал, где два юноши сражались на деревянных мечах. И одна смотрела на него смело, призывно, а другая краснела и опускала глаза. Он тогда влюбился в обеих. Первой не стало. Но была вторая. Он гладил волосы покойной, смотрел в закрытые глаза. И думал: нет, он не сможет выполнить последнюю просьбу своей Ульджай, никак не сможет. Тимур знал, что та, вторая, сейчас где-то за реками и пустынями, в неприступной крепости, и именно туда рано или поздно он придет.

И теперь, спустя два года после смерти Ульджай Туркан и бесконечных схваток с Хусейном, эмир Тимур стоял у стен неприступной крепости Балх, в которой его приняли как родного еще юношей, где он поклялся быть преданным слугой семьи эмира Казагана и был таковым до срока.

Да только все пошло иначе – просто перевернулся мир.

Был еще один поступок Хусейна, который разгневал Тимура так, что он запустил кубком в стену, когда услышал это, а его окружение оторопело. Ни в одном бою они не видели таким свирепым своего вождя. Оказывается, чтобы доказать свое первенство над Тимуром, Хусейн пошел на крайний шаг: втайне от него нашел какого-то захудалого мальчишку-Чингизида и возвел его в ханство! Как это делал его дед – эмир Казаган. Только на этот раз у себя, в Балхе! Даже этим хотел сказать: у меня законная власть! Я выше тебя! Ты – мой слуга!

Но такому не бывать. Отблески чудесной сабли в руках Тарагая, его отца, в том самом сне, отблески, что летели во все стороны света, – лучшее доказательство его, Тимура, правоты. И пророчество шейха-наставника Шемса Ад-Дин Кулаля, и благословение шерифа из Мекки – все это куда убедительнее, чем подставной мальчишка на троне.

Теперь эмир Тимур ждал либо покорности своего родственника, либо решающего боя. Хусейну всего лишь нужно было подавить гордыню и признать законное первенство своего друга. Согласиться стать вторым. Больше ничего! Но миру и дружбе Хусейн предпочел войну. Из Балха вышло его войско, и началась битва. Войска Тимура очень быстро стали теснить противника, многих порубили, затем ворвались в крепость. Но там была цитадель – та самая, которую возвел для себя Хусейн. «Помирись с ним, заклинаю тебя…» – звучал в его ушах шепот умирающей Ульджай. Тимур послал в крепость письмо: «Сжалься над своей жизнью, выйди из города и подчинись нам. Сделаю все, что угодно твоей душе». Вместо ответа из нее вышли новые войска Хусейна и вновь завязалось сражение. И в этот раз защитники потерпели поражение от бахадуров Тимура и были отброшены. Только теперь из крепости выехал старший сын эмира Хусейна – он привез письмо. Грозно поглядев на сына своего друга и врага, Тимур прочитал послание.

Вот что было в нем:

«Мы привяжем в свой пояс ремень подчинения. Просьба моя такова: откажись от нашей крови. Власть ушла от меня, подчинилась тебе. Теперь, если ты проявишь к нам милосердие и уважение, было бы хорошо. Я отказался от власти и богатства. Я надеюсь на тебя, что отпустишь меня в Каабу, чтобы остальную жизнь я провел там в молитвах».

Еще пару лет назад это предложение обрадовало бы Тимура. Но он понимал, что происходит. Его ли, Хусейна, это был голос? В письме блеял ягненок. Но кто прятался под овечьей шкурой? Хусейн был жаден, высокомерен, деспотичен. Дьявольски себялюбив. Он всегда считал себя по крови выше Тимура и свято верил, что земли Мавераннахра принадлежат ему по праву. И вдруг он, осененный волей Аллаха, решил все отдать и стать затворником и богомольцем?

– Скажи своему отцу: мы не тронем его, – пообещал Тимур юноше. – Он знает, где меня найти, но пусть поторопится.

Но Хусейна не было. Он не пришел к своему другу и врагу, победившему его. Разумеется, сын встретил отца и все рассказал ему, может быть, даже умолял сдаться, и все же Хусейн прятался от него. Тимуру иногда слышалось его сердце, одиноко, скорбно и боязливо бьющееся где-то совсем рядом…