Орджоникидзе

По воле случая одним из самых злых противников Серго оказался его коллега, также питомец фельдшерской школы, Абесалом Чичуа. Собрав силы со всего уезда, запросив подмогу из Кутаиса, меньшевики решили дать бой Серго на горе Марьям-цкаро, вблизи Гореши. На митинг пришло несколько тысяч крестьян, празднично одетых, с красными знаменами.

Абесалом Чичуа неистовствовал. Исчерпав все «доводы», он попросту призвал:

— Заткните рот этому дворянскому сынку! У него своя тайная цель — ему нужна ваша кровь. Потому он зовет к восстанию.

Подручные Чичуа — Микадзе и Катамадзе — выхватили револьверы, направили на Серго:

— Сейчас же уходи, или застрелим!

На защиту Серго бросились десятки крестьян. Они вмиг отняли револьверы, скрутили руки Микадзе и Катамадзе.

Серго попросил:

— Не надо их трогать. Они мне очень помогли, хорошо показали, что за люди меньшевики…

В середине сентября Орджоникидзе отправился в Абхазию. Опять, как и в первый год занятий в фельдшерской школе, путь к «пастве» Серго показал Ражден Чхартишвили. Он работал в лечебнице профессора Остроумова. Там, в приемном покое, удобнее всего было устроить встречу вновь назначенного гудаутского фельдшера с руководителем Сухумской группы большевиков Леваном Готошия.

…У маленьких Гудаут было огромное достоинство. Городок расположился в самом центре Сухумского округа. Больничка на шесть коек обслуживала все побережье нынешней Абхазии. Это давало молодому фельдшеру возможность, не вызывая подозрений, посещать Гагры, Новый Афон, проводить тайные сходки абхазских крестьян в Лыхнах, Дурипше, Ачандарах. По меткому замечанию Серго, он лечил большей частью здоровых!

И «лекарства» фельдшер Орджоникидзе выписывал также весьма своеобразные. «Рецепты» печатал на гектографе в Гудаутах. Случалось, и в типографиях Сухума, Сочи. Старался, чтобы как можно больше пациентов вовремя узнали:

«Тифлис, Батум, Баку, Кутаис, Поти — весь Кавказ бастует, протестуя против жестоких разорений… Чувство гражданского долга, чувство солидарности подсказывает и нам, граждане и товарищи, стать на защиту разоренных деревенских жителей, освободить деревни от экзекуции, удалить войска».

К концу октября до Тудаут благополучно добрался манифест о дарованных царем «свободах». Объявить высочайшую волю безмерно осчастливленным подданным приказано было казачьему есаулу Майме-вову. Полицейские обходили кофейни и лавки, стучались в дома.

— Спешите на Приморский бульвар, господин есаул будут читать казенную бумагу.

В список ораторов, составленный есаулом, заведующим полицейской частью, и владельцем четырех тысяч десятин земли князем Маргания, фельдшера Орджоникидзе не внесли — лицо слишком незаметное. А обойденный вниманием фельдшер быстро собрал своих пациентов — портовых рабочих, матросов, таможни, дрогалей, кузнецов, чувячников. Все они явились на бульвар. Матрос Василий Конджария и сапожник Ладо Горгошидзе деликатно сняли со стола, заменявшего трибуну, князя Маргания. На его место поднялся фельдшер в своей неизменной черной косоворотке, перетянутой узким пояском, с соломенной шляпой в руках.

«Дворянин Кутаисской губернии Григорий Константинов Орджоникидзе, имевший 19 лет от роду, — составлял потом обвинительный акт товарищ прокурора Тифлисской судебной палаты Москалев, — произносил в местечке Гудауты речи, в которых призывал народ к неплатежу податей, к отказу в поставке рекрут, к уничтожению администрации и полиции, к низвержению царя, который является „первым врагом народа“, к разделению земли поровну между всеми».

Товарищ прокурора задумался, взвесил, насколько это будет благоразумно, наконец дописал: «Означенный Орджоникидзе заканчивал свои речи отвратительными призывами: „Долой Николая Второго! Дзирс Николози!“

Да, в этом маленьком удовольствии Серго себе не отказывал. Раз или два в день он обязательно напоминал в полный голос, так, чтобы было слышно далеко окрест:

— Дзирс Николози!

Из Гудаут до Николоза добраться было просто невозможно. И поэтому после торжественного сожжения манифеста и портрета царя и разоружения полиции Орджоникидзе занялся организацией революционной власти. Так же, как его друг Буачидзе в Квирильско-Белогорской республике. Позднее до них обоих дойдут слова Ленина: „Некоторые города России переживали в те дни период различных местных маленьких „республик“, в которых правительственная власть была смещена и Совет рабочих депутатов действительно функционировал в качестве новой государственной власти. К сожалению, эти периоды были слишком краткими, „победы“ слишком слабыми, слишком изолированными“.

В помещении большой портовой кофейни обосновался „комитет по заведованию нуждами местного населения“. Там же заседали общественные судьи, избранные на общегородском митинге.

Свою помощь по охране порядка любезно предложил есаул Маименов. Он уверял, что отряд в сто двадцать казаков им срочно затребован единственно для охраны Гудаут от погромщиков и мародеров. Это его долг лояльного гражданина.