Ореховый хлеб

— Говори, она ничего не понимает, — сказал Монте.

— Она напоминает мне Марту, жену моего короля Миндаугаса.

— А моя королева напоминает мне сына, заложника немцев, — сухо и учтиво усмехнулся Монте. — Говори.

— Миндаугас жаждет покоя… Ради этого покоя он готов даже отдать ордену жемайтов.

— Но разве Миндаугас может отдать то, что не принадлежит ему? — опять так же сдержанно и вежливо улыбнулся Монте.

Он встал и плеснул на камни воду. Горячим обжигающим паром затянуло лицо Трениоты.

— Говори, — сказал Трениота.

— У короля Миндаугаса теперь, пожалуй, и в одной Ливонии дел хватает.

— Ладно ты говоришь, — сказал задумчиво Трениота. — Я первый разжег тевтонам пожар у речки Дурбе, тогда ты раздул огонь в Пруссии, а искры долетели до Куршей и Ливов. Чирей надо выжигать каленым железом… Так мы выжжем на наших землях орденские замки и соберем все наши раздробленные племена воедино.

Трениота встал и приоткрыл дверь. Свежий воздух ворвался в баню.

— Теперь как раз самое время сделать это. Надо бы напомнить королю Миндаугасу…

— Выпьем же за короля! — Монте протянул кубок Трениоте. — Да помогут нам боги сообща выжечь огнем тевтонов.

Они сплеснули через плечо немного меда для богов и медленно выпили кубки до дна. Катрина принесла белую холстину и накинула им на плечи.

Ауктума видел, как в сопровождении Монте к коню подошел Трениота, вскочил в седло, и следом за ним поднялись все литовцы. Трениота нагнулся и крепко расцеловался с Монте, затем протянул руку и мощным движением поднял в седло того воина, которого умывал Ауктума. Литовцы бесшумно исчезли в лесу.

Гирхалс и два других оставленных в живых пленника следили за тем, как Монте расхаживает взад и вперед. Катрина стояла у палатки за спинами воинов и напряженно следила за движениями Гирхалса и Монте.

— Хорошо, — сказал Монте толпе нетерпеливых воинов, — кинем жребий: одного из них вы сможете сжечь в честь богов, а других двоих я отпущу.

Воины, недовольные таким решением, зашумели. Кольтис, старый одноглазый витинг[3], сказал:

— Монте, богам никогда не будет слишком много.

— Не спорь со мной, Кольтис. Я не Алепсис, а военачальник. Пускай они тянут жребий.

Кольтис протянул пленникам колчан и сказал:

— Две стрелы целые, а третья — смерть! Тяни же, немец!

Гирхалс вытянул обломанную стрелу. Катрина тихо охнула.

— Повторить! — скомандовал Монте.

Недовольные всей этой процедурой воины начали топать ногами и бряцать оружием. И снова стрела смерти досталась Гирхалсу. Катрина закрыла глаза.

— Снова повторить! — крикнул Монте и вытащил меч. Толпа умолкла.

Гирхалсу стало худо, он облокотился рукой на колчан и вытянул первую попавшуюся стрелу. Он вытянул смерть.

— Вы свободны, — сказал Монте остальным двум пленным, засовывая за пояс свой меч.

— Такова божья воля, — пробормотал Гирхалс.

Катрина бросилась к Монте с криком:

— Нет!..

— Я сделал все, чтобы спасти его, — хмуро вполголоса произнес Монте.

— Нет, ты не дашь его сжечь, ведь он мой брат и твой… твой…

— Он сам вытянул смерть, ступай отсюда, Катрина. — Монте не глядел на нее.

Гирхалс, все еще держа в руке обломанную стрелу, с томительной надеждой смотрел на Катрину. Она вдруг обернулась и сделала шаг к Гирхалсу, лихорадочно глядя на стрелу в его руке, как бы собираясь вырвать ее. Гирхалс проводил глазами ее взгляд и внезапно бросил стрелу. Катрина подняла голову и словно теперь только увидела знакомое с детства лицо Гирхалса, казалось бы, уже затянутое пеленой смерти, и его горячечные фанатичные глаза.

— Это ты, моя сестра Катрина? В кого ты превратилась?! В наложницу оборотня!.. И забыла про свой долг перед церковью. Ты позволила Монте продать душу дьяволу и продала свою душу. Прочь от меня! — процедил с ненавистью Гирхалс.

— Генрих, — взмолилась Катрина.

— Поздно, — отворачиваясь от жены и Гирхалса, произнес Монте.

— Да будет проклята твоя Пруссия, если ты не можешь пожалеть моего брата! — колотя кулаками по окаменевшей спине Монте, кричала Катрина.

Повернувшись к ней, Монте сжал ее руки и силой увел к палатке.

— Побудь здесь, лучше, чтобы ты не видела, — пробормотал он и велел сидящему возле палатки воину: — Постереги ее, Висгауда.

Когда Монте вернулся, охранники уже тащили Гирхалса за руки.

Монте остановил их:

— Обождите, пока сложат костер.

Монте и Гирхалс стояли лицом к лицу друг против друга.

— Так вот ты каков, Монте! И могуч, и бессилен, — медленно, словно их еще ожидают долгие, нескончаемые диспуты, начал Гирхалс, не оборачиваясь к костру.

Монте молчал, следя за тем, как пруссы складывают жертвенный костер.

— Я любил тебя, Генрих. Доверял тебе как своему сыну. — Гирхалс горестно усмехнулся. — Я никогда не желал быть тебе судьей, даже тогда, когда ты, прусс, недозволительно сблизился с моей сестрой Катриной и навлек позор на мой дом. А сейчас тот, которому я отдал все, что знал сам, стал не только моим судьей, но и палачом.