Ореховый лес

Я побежала следом, сразу же заметив, что мои шаги – и по плиткам пола, и по мраморным ступенькам – совершенно беззвучны. Это мгновенно дезориентировало меня – так же трудно говорить, когда у тебя заткнуты уши.

Элла свернула налево, я – за ней. Коридор казался таким длинным, что наверняка это был обман зрения – я ведь видела этот дом снаружи. Он, конечно, был большим, но не настолько. Я пробегала мимо запертых дверей, дергая за ручки одну, вторую… Мне показалось, что из-за третьей послышался смешок – но совсем даже не детский.

Седьмая дверь раскрылась. За ней была маленькая комната. На письменном столе между двух окон стояла пишущая машинка. Рядом с ней в зеленой стеклянной пепельнице – сигарета, выкуренная почти до фильтра. С конца сигареты свисал столбик пепла. За окнами был совсем другой день, чем тот, в который я вошла сюда – серое небо над тронутой инеем зимней травой.

Я на цыпочках подошла к машинке, из которой свисал свивающийся в трубку лист бумаги. По нему бежала кривая печатная строчка.

Алиса родилась с глазами черными-черными, без белков, и повитуха сбежала от роженицы сразу, даже не потрудившись обмыть новорожденную.

Волоски у меня на шее встали дыбом, словно я чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Кто-то невидимый тянулся жадными пальцами… Я бросилась прочь из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Коридор изменился. Он стал светлее и короче и кончался оранжереей под стеклянной крышей, заполоненной зеленью. Солнце лилось сквозь прозрачный потолок на деревья – некоторые я узнавала, некоторые нет, а некоторые – я могла поклясться – только что встречались мне в лесу. Я медленно шла вперед, вытянув перед собой руки. Воздух был влажным и сладким. На траве – такой яркой, что она просто не могла быть настоящей – стоял клубнично-розовый хромированный радиоприемник.

Я присела перед ним на корточки и покрутила колесико. Из приемника полилась музыка, и свет солнца потускнел. Это была песенка, которую я слышала в автобусе, только теперь в танцевальном ритме. Я быстро выключила радио, и свет снова стал ярче – причем настолько, что стал слепить глаза. Я заслонила лицо рукой и вышла прочь из оранжереи, но в дверях наткнулась на что-то плотное и теплое.

– Господи, – сказал он. Это был мужчина. Я врезалась в человека. – Ты когда-нибудь оставишь меня в покое?

Снова была ночь. Мужчина отступил от меня в глубь помещения, освещенного искусственным оранжевым светом. Мы были в просторной бильярдной, декорированной под средневековье, с нарочито грубыми деревянными стенами. Мужчина был одет в мятый фрак. Он выглядел как граф, в которого могла бы влюбиться Барбара Стэнвик в каком-нибудь пароходном круизе, прежде чем броситься в объятия юнги в исполнении Кэри Гранта.

Столкнувшись со мной, он выронил полный до краев бокал, и теперь моих ноздрей коснулся резкий запах джина. В другой руке у него был пистолет. Не такой, как у Гарольда – тупорылая черная штуковина, созданная для насилия, – а длинный и элегантный, как борзая собака. Мужчина держал его на плече, как мальчик, играющий в солдата.

– Вы меня видите? – спросила я, не зная, по каким правилам живет этот мир. Может быть, здесь я была привидением. Можно ли меня убить, выстрелив из пистолета?

– Да я только тебя и вижу. Это меня просто бесит. Просто бесит! – голос его резко взвился, но глаза оставались влажными и тоскливыми.

– Кто вы? – спросила я, потянувшись, чтобы коснуться его рукава. – И за кого вы принимаете меня?

Он быстро отступил на шаг.

– Убирайся, подлая тварь. Я могу избавиться от тебя, даже если у нее не получилось. Хоть твое касание и холодно, как могила, я знаю, что ты пришла прямиком из пекла.

Он неверной походкой удалился, пройдя сквозь озерцо коньячно-рыжего света куда-то в темноту у дальней стены. В тишине прозвучал одинокий выстрел.

Я выбежала из комнаты, в ушах звенело. Борясь с головокружением, я брела по широкому полуразрушенному коридору, чей выстланный плиткой пол порос мокрым мхом. Оконный переплет был увит плющом, все вокруг пахло гнилью. Коридор привел меня в гостиную с влажными потеками на обоях, где по сторонам плешивого бархатного дивана стояла пара складных стульев без обивки. На столе перед диваном лежала стопка модных журналов. С обложки верхнего – пожелтевшего Vogue Paris — пустым взглядом смотрела Кристи Тарлингтон. Ноябрь 1986 года.

Позади меня послышался шорох. Кто-то запустил в дверной проем журналом «Стрижка и бритье». Это была Элла, которая теперь выглядела чуть старше – лет на восемь. Она застенчиво улыбнулась, не раскрывая губ, и снова убежала.

– Элла! – крикнула я ей вслед, но воздух поглотил звук. Я провела рукой у себя перед глазами – и воздух слегка задрожал, как будто я смотрела сквозь треснутое стекло.