Орел-Девка

 Валли хотѣла высвободиться отъ него, лицо ея горѣло, она закрыла его руками; но Іосифъ не выпустилъ Валли -- онъ сѣлъ и взялъ ее къ себѣ на колѣни, и снова зазвучалъ прекрасный голосъ его.

 -- Успокойся, голубка моя! Совсѣмъ, совсѣмъ не тревожь ты себя... Развеселись, возрадуйся -- вѣдь это же Богъ послалъ тебѣ! Развѣ ты не искренно раскаялась?.. Прочь всѣ упреки! Ни о чемъ не думай, не мучь себя, Валли! Вѣдь я -- видитъ Богъ!-- тоже много, много виноватъ передъ тобой: крѣпко раздражилъ я тебя, платилъ за твою постоянную, вѣрную любовь однимъ презрѣніемъ, издѣвался надъ твоимъ сердцемъ... Что-жъ, не удивительно, что ты наконецъ и не вытерпѣла!.. Можно-ли винить тебя? Не даромъ же ты Орелъ-Дѣвка! А потомъ? тебѣ самой же стало жаль меня: очертя голову, ты кинулась спасать погибающаго, спасла его, сама была на волосокъ отъ смерти... Никто изъ мужчинъ не рѣшился вѣдь спуститься въ пропасть, вытащить меня! Ты распорядилась, чтобы перенесли меня въ твою комнату и уложили тамъ на твоей постели: ты стала ходить за мной, сидѣлкой была у меня -- до прихода Афры... Она, дурочка этакая, невольно выгнала тебя, потому что ты-то сама вообразила, что Афра -- невѣста моя. Но и это еще не все: ты домъ свой оставила, ушла, задумавъ передать намъ все свое имущество, что бы я могъ безбѣдно зажить съ Афрой... Въ глушь, въ горы удалилась ты, взявъ съ собой только одно -- тяжелое горе свое!.. Голубка ты моя бѣдная! Вѣдь съ того часа, какъ ты узнала меня, у тебя не было ни одного краснаго дня, ни одной счастливой минуты,-- и неужели, послѣ всего этого, мнѣ не полюбить тебя, неужели... возможно-ли, чтобы мы не были теперь счастливы? О, Валли, знаешь-ли, если бы всѣ, всѣ продолжали негодовать на тебя -- я бы просто плюнулъ на всѣхъ, а тебя схватилъ бы, прижалъ къ груди и посмотрѣлъ бы тогда, кто бы еще осмѣлился мнѣ хоть слово сказать или что-нибудь сдѣлать!..

 -- И ты все это -- взаправду?.. Да?.. Ты хочешь снять съ меня стыдъ, горе, ты открываешь мнѣ объятія, отдаешь мнѣ такое доброе, великое сердце? Вѣдь я -- Орелъ-Дѣвка... Не боишься дикой Валли, натворившей столько бѣдовыхъ дѣлъ?..

 -- Мнѣ-то, Іосифу, котораго прозвали "Медвѣжатникомъ", да побояться Орелъ-Дѣвки?.. Нѣтъ, милочка, если бы ты была еще больше дикой -- я бы и тогда не струсилъ: знаю вѣдь, все равно, совладалъ бы съ тобой!.. Помнишь, это ужъ было разъ сказано, но тогда говорилъ я въ злобѣ, а теперь -- любя говорю!.. А еслибы и не моіъ совладать, если бы даже зналъ, что недѣли черезъ двѣ погубишь ты меня -- все равно -- не ушелъ бы отъ тебя, потому что не въ силахъ былъ-бы съ тобой разстаться. Сколько разъ (имъ и счету нѣтъ!) выслѣживалъ я серну въ такихъ мѣстахъ, гдѣ смерть была на каждомъ шагу, однако-же не останавливался, продолжалъ преслѣдовать ее -- такъ неужели-же отъ тебя, такой чудной, милой дѣвушки, я отстану?.. Неужели ты не драгоцѣннѣе серны для меня?.. Вотъ что я тебѣ скажу: за одинъ часъ этотъ, за одинъ такой твой взглядъ, Валли, за одну вотъ такую ласку -- я жизнь готовъ отдать!..

 И онъ такъ сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ, что она съ трудомъ могла вздохнуть.

 -- Еще недѣльки двѣ -- и ты станешь женой моей, а ужъ тогда, знаю я, никогда и мысли не будетъ у тебя погубить меня... Да, не будетъ... Вѣдь я теперь вижу твое сердце, все, все вижу въ немъ!..

 Валли не выдержала, вскочила и, поднявъ руки, воскликнула:

 -- О, Господи! Великій, милосердый Отецъ! Пока жива я -- буду прославлять, восхвалять Твое имя!.. То, что даровалъ Ты мнѣ -- куда больше земнаго счастья... Это -- заря краснаго дня, заря другихъ милостей, которыя Ты посылаешь мнѣ!..

 Наступилъ тихій вечеръ. Полная луна, всплывшая надъ горой, такъ ласково смотрѣла сверху на Іосифа и Валли, что, казалось, это кроткое, свѣтлое лицо любовалось счастливой парочкой. Темно-синія тѣни широкими полосами легли уже въ долинахъ... Въ такое позднее время спускаться внизъ было-бы дѣломъ рискованнымъ, а потому они и отложили это на завтра.

 Войдя въ избушку и разведя огонь, Іосифъ и Валли усѣлись у очага... Ну ужъ и наговорились тутъ они всласть послѣ такой продолжительной молчанки!..

 А на крышкѣ хижинки сидѣлъ Ганзль -- тоже въ сладкой дремотѣ... Ему грезилось, что онъ гнѣздо себѣ устраиваетъ...

 Ночной вѣтерокъ какъ-то особенно гармонично шумѣлъ, налетая на избушку и слегка посвистывая въ ея щеляхъ. Яркая голубая звѣзда, щурясь и мигая, все заглядывала въ окошечко...

 На другой день, утромъ, Іосифъ и Валли, уже собравшись домой, стояли у дверей хижинки.