Орел и Дракон

— Там Регунда, она справится, — проворчала женщина, однако, повернулась и пошла из Сторожевой пещеры в коридор, ведущий к шести общественным кухням. Там были устроены очаги с вертелами для мяса и крюками для котлов, а самое главное, с дымоходами. Но поскольку население Холма Фей было довольно велико — без малого две сотни человек, — то для пользования кухнями устанавливалась строгая очередь, и ни одна приличная хозяйка не хотела ее пропустить. По пути Вальтруда несколько раз оглядывалась на пленных, будто хотела пронзить их ненавидящим взглядом.

— А ты что-то задумала, Хайлике16? — Отец Мартин поднял глаза на Бертальду.

— Хайлике! — воскликнул дядюшка Хумберт. — Тебе, церковному человеку, не годится называть ее этим прозвищем. Мало ли чего невежественное простонародье болтает! Вот узнает епископ, что ты живую женщину в святые произвел — увидишь тогда!

— Да ладно тебе! — Отец Мартин сморщился и посмотрел на Бертальду, ища сочувствия. — Ну ни единого часа не может без того, чтобы спорить!

Хумберт был одним из самых богатых и уважаемых, хотя и не знатных, жителей деревни Наур. Мартину он приходился родным отцом. Эти двое искренне любили друг друга, но всю жизнь провели в непрерывных жестоких спорах: ни единого предмета, даже самого невинного, не могли они обсудить мирно, ни по одному вопросу они не могли прийти к согласию, и что бы Мартин ни сказал, отец немедленно опровергал его слова и доказывал, что его ученый сын, окончивший школу для мальчиков в монастыре Сен-Рикье и заслуживший место священника, ничего-то в жизни не понимает.

— Я думаю о Бертране, — ответила Мартину Бертальда. — Нам же надо как-то его выручать.

— А чем нам помогут эти трое?

— Вот этот, похоже, знатного рода. Мы можем предложить им обмен.

— Обмен! Что ты говоришь, Хайлике? — Тьерри всплеснул руками. — Чтобы они потом рассказали своим о нашей горе? Ты хочешь погубить нас всех? Видит Бог, мы очень любим сеньора Бертрана, но мы не можем ради него жертвовать всей деревней!

— Но ведь можно завязать им глаза. Прямо сейчас, пока они не очнулись, — предложил отец Мартин. — И они ничего не смогут рассказать.

— Лучше бы отрезать им языки, — проворчал Вульфрам. — Прямо по самые по плечи.

— Что толку завязывать глаза! — воскликнул Хумберт. — Они ведь помнят, куда они пришли и где с ними все это случилось! Они приведут своих к нашей горе, и где мы все будем?

На этот раз Мартин промолчал: отец его был прав, даже если возражал из любви к спорам.

— Все равно пока следует сохранить им жизнь, — сказала Бертальда. — Не хотелось бы убивать беспомощных людей, но если придется, это сделать никогда не поздно. Может быть, они нам живыми еще пригодятся.

— И куда их девать?

— Заприте их в какую-нибудь из пустых комнат.

— Лучше в тюрьму, — предложил Тьерри.

— Я думала об этом, но не стоит. Ведь там нельзя ни лечь, ни встать, а можно только сидеть. Они очнутся, не поймут, где находятся, и от ужаса разобьют себе головы о камень или сойдут с ума. Тогда обмен не пройдет. Я ведь хочу, чтобы и Бертрана мне вернули целым и здоровым. Насколько он еще здоров… — с горечью добавила она.

— Не отчаивайся раньше времени, Хайлике! — Отец Мартин подошел ближе и сжал ее руку. — Господь милосерден. Годо ведь говорил, что Берто всего лишь ранен в плечо и рана сама по себе не должна быть опасной.

— Говорят, что норманны добивают раненых, — пробурчал Вульфрам, в душе надеясь, что госпожа все-таки разозлится и прикажет перерезать горло этим троим. Любой норманн в глазах честного франка был не человеком, а жутким опасным зверем, на которого христианские заветы добра и милосердия никак не распространяются.

— Не сразу, — уверенно осадил его отец Мартин. — Они приезжают за добычей. Легкораненым они позволяют выздороветь, если те годятся в рабы, а за знатных людей предпочитают получить выкуп. Так что мы должны беречь этих троих, как собственных детей, если хотим получить назад нашего сеньора.

— Пойдем, я посмотрю, куда их поместить, — сказала Бертальда. — Несите их за мной.

Она первой вышла из Сторожевой пещеры и направилась по длинному темному коридору. Отец Мартин шел за ней, и бронзовые бубенчики, прикрепленные к поясу его верхней туники-оба, позванивали на ходу. Этот зеленый об Мартин, как и шерстяные накидки-шазюбли и нарядные шелковые облачения, унаследовал от отца Бальдвина; предыдущий наурский священник был толст, зато невысок, и Мартину его одежды были широки, зато коротки. За исключением одной, самой дорогой далматики из синего самита с золотой каймой, которую отец Бальдвин в свою очередь унаследовал от отца Вилибода, и она была Мартину как раз впору. Жаль, что надевать ее приходилось реже всего, по самым большим праздникам. Ту далматику отцу Вилибоду преподнес дед Бертальды, сеньор Бернар, а он получил его в дар от самого короля Хлодвига Благочестивого, при дворе которого бывал. По крайней мере, так утверждало семейное предание.