Орел и полумесяц (СИ)

Наджара посмотрела ему прямо в глаза, и взгляд ее был тяжелым, обвиняющим даже без слов. Гай Юлий ощутил приступ дурноты. Ему было больно от одной мысли о том, что он может потерять эту удивительную девушку из-за какой-то нелепой ссоры… из-за того, что ощутил чувственный голод и не устоял перед чарами египетской сирены.

— Я могу доказать тебе свою любовь, — сказал он ей, и на сей раз голос его немного дрожал.

— Чем же? — холодно спросила она. — Я больше не верю словам.

— Но поверишь действиям, — Гай сделал небольшую паузу. — Я хочу дать тебе одно особое поручение, Наджара… — он подошел к столу и взял с него стакан с водой, немного отпив из него, и какое-то время молча стоял, прижав ладонь ко лбу. Не смотря на свою обиду, Наджара начала тревожиться о его здоровье.

В комнате стало темно из-за начинавшейся грозы. Громовые раскаты становились все ближе. Казалось, природа разделяла настроение этой пары.

— Ну так вот, — продолжил Цезарь, — меня что-то терзают подозрения, что Клеопатра сегодня… умрет.

— Умрет? — переспросила Наджара, и в сердце ее, доселе чистом, предательски вспыхнула радость.

— Умрет, — подтвердил ее любимый. — Скорее всего, она будет убита своей сестрой… каким образом не знаю.

Воин Света бросила на него странный взгляд.

— Ты хотел дать мне поручение… — напомнила она.

— Да-да, — закивал император. — я хочу, чтобы ты занялась этим делом, то есть помешала преступному замыслу Арсинои. Но, если ты не сможешь это сделать, не вини себя. Должно быть, так молодой царице было на роду написано, а ее сестру мы казним.

— Благодарю тебя за это поручение, мой император! — пылко, с заблестевшими глазами, отвечала ему Наджара.

Приблизившись к нему, легат взяла его тонкую патрицианскую руку и почтительно поднесла ее к губам, после чего со всех ног бросилась выполнять данное им ей приказание.

Юлий смотрел ей вслед, нежно и, вместе с тем, грустно улыбаясь.

«Вот, наверное, самое лучшее доказательство моей любви, которое я мог тебе дать, милая…», — думал он.

Голова болела ужасно, сдавило виски, а тело пробирала дрожь. Юлий не хотел, чтобы его хоть кто-нибудь видел слабым, а посему не стал звать своего раба Поску, надеясь, что сможет не допустить припадка с помощью силы воли. Увы, как известно, «дух бодр, плоть же немощна», и этот бой Цезарь проиграл. Черты его красивого лица исказились, и с пронзительным криком он упал на пол. Сознание его сузилось, и ему представилось, что он видит пламя, из которого выходит… Брут. Призрак бледен и страшен, одежда его залита кровью, а руки с загребуще шевелящимися пальцами протянуты к нему, Цезарю, словно для того, чтобы взять его.

— Ты… — шепчет Юлий. — Ты хотел моей смерти, но вместо того умер сам. В том нет моей вины, но я говорю тебе: прости меня, Марк!

Но призрак молчит и лишь смотрит на него пустыми глазами.

— Прости меня, Марк! — повторяет Цезарь. — Я любил тебя.

— Прости, Цезарь, — глухим голосом отвечает тень предавшего его друга.

— Нет, я хочу, чтобы ты простил! — молит Брута Цезарь.

— Прости, но ты должен последовать за мной! — звучат в ответ зловещие слова, и Юлий чувствует страшные ледяные объятия призрака.

…Вбежавший в помещение Поска нашел своего господина бьющимся в припадке падучей на полу и принялся хлопотать возле него. Когда возвратилась Наджара, Цезарь уже пришел в себя и читал свежие донесения.

— Мой Цезарь, — начала легат, придав своему точеному лицу скорбное выражение, сделавшее его еще красивее, — прости, но у меня для тебя печальные вести. Мне не удалось предотвратить убийство Клеопатры, и сейчас она уже мертва.

— Как это произошло? — деланно суровым тоном спросил император.

— Она и две ее служанки найдены мертвыми в комнате. Перед тем какой-то мерзавец, должно быть, являвшийся наемником Арсинои, преподнес ей корзину со смоквами, под которыми был спрятан аспид. Она протянула руку к плоду и…

— Какое низкое коварство! Несчастная царица! — воздел руки кверху Цезарь. — Нужно отомстить за это злодеяние, казнив Арсиною!

— Думаю, Потин тоже причастен, — проговорила Наджара.

— Ты совершенно права. Этот мерзкий толстяк с писклявым голосом пойдет на корм крокодилам! — ухмыльнулся император. — Наконец-то бедные животные поедят!

…После того, как царевна Арсиноя была задушена в темнице, а евнуха постигла печальная судьба, предреченная ему римским полководцем, последний решил обратиться с небольшой речью к египетскому народу, грозившему взбунтоваться из-за произошедших событий.