Орел легиона

— А ты что тут занялся упряжью? — сердито глянул Клавдий на своего раба. — Тебе в доме делать нечего? Ступай-ка!

Лаэрт удалился, что-то весело насвистывая, ужасно довольный тем, что с ним поговорил такой важный господин, какого он безошибочно определил в Дитрихе Зеленоглазом.

— Я очень надеялся, что ты согласишься поехать. — Голос и лицо наместника выдавали озабоченность, но он постарался улыбнуться: — И хвала Юпитеру, что ты сам того захотел!

— Как я мог не захотеть, если там, возможно, погиб, а возможно, нуждается в помощи мой друг? — удивился Дитрих.

И затем пристально посмотрел в лицо Клавдия:

— А почему ты так стремился отправить туда именно меня? Только из-за моего умения читать следы и ладить с бриттами?

— Нет. — Наместник оглянулся по сторонам, хотя подслушать их здесь никто не мог: окна коридора и комнат второго этажа, выходившие во двор, были далеко. — Нет, есть иная причина.

Зеленоглазый молчал, пристально глядя в лицо Клавдию. Тот не дождался вопроса и вновь заговорил:

— Я много слышал о том, как опасно связываться с друидами. Многие уверяют, что все без исключения друиды — колдуны и их колдовство лишает людей воли. Что ты об этом думаешь?

— Думаю, что уж точно не все! — усмехнулся Дитрих. — У нас, германцев, жрецы тоже любят заниматься всякими фокусами, но, как правило, это фокусы, и ничего больше. Что до друидов, то те ещё используют наркотики, а это бывает похуже колдовства, по крайней мере, на варваров действует безотказно. Однако очень возможно, что и колдуны среди них есть. Возможно, их даже не так мало. Они ведь из поколения в поколение учатся подчинять людей своей воле и своей власти, так что, вероятно, некоторые из них достигают в этом многого.

Клавдий слушал внимательно, слегка покусывая губы, будто его мучили сомнения. Когда Зеленоглазый умолк, наместник проговорил:

— Твои слова согласны с моими мыслями. Но мне говорили, — и тут он ещё понизил голос, — будто бы христиане, которые молятся распятому Богу, не подчиняются никакому колдовству — оно на них просто не действует. Так ли это?

В ответ Дитрих рассмеялся:

— Клавдий, ты думаешь, будто я скрываю свою веру? Да нет, если меня об этом спрашивают, я говорю всем: да, я христианин. Теперь ведь за это не преследуют. Почти не преследуют, а здесь, в Британии, так далеко от Рима, и подавно. Да если бы даже это и было по-прежнему опасно, мы не должны скрывать веру во Христа. Но вот насчёт того, как действует на христиан колдовство друидов, я ничегошеньки не знаю! А ты надеешься, что коль скоро я исповедую христианство, то останусь невредим там, где погибли другие?

— Надеюсь, — кивнул Клавдий.

И вновь Зеленоглазый усмехнулся своей особенной, то ли лукавой, то ли печальной усмешкой:

— Хорошо, постараюсь оправдать твои надежды.

Когда же наместник, попрощавшись с гостем, отвернулся и зашагал назад, к дому, Дитрих прошептал чуть слышно:

— И если ты прав, Клавдий, то буду надеяться, что остался невредим и кое-кто из двух когорт Девятого легиона. Надеяться и молиться, чтобы это было так!

Глава 6 ЦЕНТУРИОН ЭЛИЙ, ЕГО ДРУГ И ЕГО ВОЛК

Элий Септимий Катулл, отставной центурион шестой когорты Седьмого легиона, оказался крепким на вид мужчиной, почти одних лет с Дитрихом, ну, возможно, на пару лет старше. Он прихрамывал на правую ногу — её раздробило колесо вражеской колесницы во время жестокого боя. Это произошло возле одной из приграничных крепостей, где несла службу шестая когорта.

Сухощавый, даже поджарый, Элий был настоящим римлянином, хотя и прожил теперь уже большую часть жизни в Британии. Густой загар сельского жителя не добавил слишком много к его природной смуглоте, и серые глаза казались на фоне этой смуглоты совсем светлыми.

— Я знаю обо всём, что приключилось, — коротко сказал Элий Катулл, указывая своему гостю на кресло, поставленное возле невысокой ограды террасы. — Садись, отдохни с дороги. Ты голоден?

— Нет. Спасибо.

Дитрих уселся в кресло и посмотрел на раскинувшийся перед ним живописный вид: обширное поле, покрытое изумрудными всходами, а за ним — уже отцветший яблоневый сад. Неслышными шагами на террасу поднялась жена Элия, красавица британка, в вишнёвом платье и полупрозрачном покрывале, скользившем с тугого узла огненно-рыжих волос, сколотых на затылке тремя гребнями. Она принесла и поставила прямо на широкий парапет ограды высокий кувшин да пару глиняных стаканов.

— Подслащённая вода, — произнесла матрона[25] негромким мелодичным голосом. — Может быть, нужно было принести вина, а, Элий?

— Если только этого хочет наш гость. — Отставной центурион посмотрел на жену взглядом, в котором смешались нежность и гордость — он явно был всё ещё влюблён в женщину, с которой прожил более двадцати лет.

— Гость с удовольствием выпьет воды, — произнёс Дитрих и первым взял стакан. — Спасибо, госпожа.

— Спасибо, Лакиния! — поблагодарил жену Элий Катулл. — А теперь мы с гостем поговорим один на один.

Она кивнула и ушла, ступая всё так же тихо, так же гордо вскинув голову, украшенную венцом золотых волос.