Орел на снегу

– Ого, ещё какую, – отозвался дяденька. – И не одну. Ему эти медали давали и давали без передышки. Ребята говорили, что Билли за каждый чих медаль получает. Они над Билли подшучивали, дразнили его, иной раз даже и чересчур. Но Билли не обижался. Он знал, что в глубине души ребята им гордятся. Он ведь такой же, как они, и никого из себя не строил, хоть и знаменитость. А он был знаменитость, наш Билли. В газете печатали его портрет, и не раз. Вокруг каждой его медали газетчики устраивали шумиху. Но Билли этого словно и не замечал, да и ребята тоже.

Билли даже повысить собирались до младшего капрала. Но он отказался. «Спасибо большое, – говорит, – но мне и в рядовых хорошо, с ребятами». А медали на него всё равно так и сыпались, нравилось ему это или нет. Иногда его награждали за то, что вынес из-под огня товарища. Или вот, например, однажды не хватило людей, чтобы тащить носилки, так он три мили нёс какого-то парня на плечах до госпиталя, а снаряды вокруг них так и рвались. За это ему тоже дали медаль.

Но Билли старался не ради медалей. Он мечтал, чтобы всё закончилось. Снять с себя форму, растопить котёл в той нашей гостинице и заснуть в холодной каморке на чердаке. А после рисовать свои картинки. Прежде он ненавидел гостиницу, а теперь она ему виделась чуть ли не раем небесным. Он хотел забыть окопы, и стрельбу, и маленькую Кристину, сидящую на обочине, и тоску в её глазах. Он хотел забыть своих погибших товарищей – как они лежат неподвижные на земле и глядят в небо пустыми глазами. Ему уже всё равно было, сам он умрёт или жить останется. Он жуть как устал. Да и все мы устали. Нам хотелось, чтобы пришёл мир. И чем скорее он придёт, тем лучше и для маленькой Кристины, и для всех солдат, и для нас.

Вот потому-то Билли и сделал то, что сделал. Случилось это в сентябре восемнадцатого года, всего-то за несколько недель до конца войны. Хотя Билли-то, конечно, тогда ещё про то не догадывался. Все понимали, что мир не за горами, но никто не мог сказать, когда точно он наступит. Каждый день армия продвигалась вперёд. Мы покинули окопы, в которых просидели так долго. Мы наступали по всему фронту, а фрицы отходили назад.

Случилось это возле деревни под названием Маркуэн, или как-то так. Мы-то звали её на свой лад: Маркинг. Беда с этими иностранными названиями – что французы, что бельгийцы, они ведь всё произносят не как мы. Не по-людски, короче говоря. Но, как бы ни звалась та деревня, мы пытались её взять. Местность была незнакомая, фрицы там окопались с толком, да ещё попрятались в домах – в тех, что не рухнули от снарядов. И они нам задавали жару, обстреливали нас из чего только можно – и из пулемётов, и из винтовок. Некоторых парней мигом скосило, остальные нашли укрытия. Но только не Билли. Он пополз вперёд, подобрался к врагу поближе и закидал гранатами пулемёт. Его ранили, а ему хоть бы что. Тогда и вся рота, глядя на Билли, вскинулась в атаку. Убитых много было в тот день. Нехорошо это. Убивать – всегда нехорошо. Если кто тебе по-другому скажет, не верь ему, сынок.

Но сражение ещё не закончилось. Нам надо было переправиться через канал и дожать фрицев на том берегу. Фрицы палили по Билли без удержу, но Билли и в ус не дул. Просто делал своё дело, а о фрицах и думать забыл. Он укладывал доски через канал, получался вроде как мост, чтобы нам перейти. А мы между тем стреляли и стреляли, чтобы фрицев унять хоть немного. Так мы и перешли канал по тем доскам, что набросал Билли. Немцы наседали со всех сторон, пытались отбросить нас назад, на тот берег.

Но Билли это не заботило. Он не собирался возвращаться на тот берег. Вслед за Билли мы прорвались вперёд. Билли дважды ранили, но он не сдавался. Он собирался покончить с войной здесь и сейчас, собственными руками. Чтоб никакой отныне войны, и точка. В бою ведь как: или ты убиваешь, или тебя убивают. Есть свои, а есть враги. Вот закончится война, тогда и поразмыслим, правильно это или нет. А в пылу сражения солдату не до того.

Но после сражения всё по-другому. Бой утих. Повсюду лежали убитые и раненые: и наши ребята среди них, но по большей части немцы. В такие-то минуты ты и понимаешь, что натворил. Мы победили, да, но радости от этого не было никакой. И никогда не бывает. Ни радости, ни ликования. Мы чувствовали только облегчение. Мы всё-таки уцелели – хоть в этот раз. Довольно с нас и того.

Мы и пленных тогда взяли – много, десятка три, а то и больше, если память меня не подводит. Тощие они были, голодные, краше в гроб кладут. Да и мы от них не особо отличались. Офицер сдался Билли и вручил ему свой пистолет. Он, как и все мы, понимал, что это Билли выиграл бой – чуть ли не в одиночку. Мы всех немцев обыскали: не припрятал ли кто оружия, гранату, там, или нож. Говорить нам с немцами было не о чем, да и немцам с нами тоже. Мы с ними сигаретами делились. С виду-то они неплохие парни. Молоденькие, некоторые совсем ещё мальчишки. Даже жалко их как-то. А вокруг тихо так, словно после бури.