Орел Шарпа

Уэлсли поднял руку и остановил поток слов, бросив короткий взгляд на Шарпа. В голубых глазах генерала было что-то пугающее, они смотрели и оценивали, но понять, о чем думает сэр Артур Уэлсли, было совершенно невозможно. Глаза переметнулись на Форреста.

— Вы слышали этот приказ, майор?

— Да, сэр.

— А вы, лейтенант? Что произошло? Гиббонс вскинул брови и посмотрел на Шарпа.

Его тон был скучающим, высокомерным.

— Я передал лейтенанту Шарпу, что он должен расставить своих стрелков в соответствии с приказом полковника Симмерсона, сэр. Он отказался. Капитан Хоган встал на сторону Шарпа.

Симмерсон казался довольным. Пальцы генерала выбивали дробь по столу.

— Ах да, капитан Хоган. Я видел его час назад.

Уэлсли вытащил листок бумаги и принялся его внимательно изучать. Шарп не сомневался, что это самое настоящее представление. Уэлсли прекрасно знал, что написано в бумаге, но специально нагнетал напряжение. Голубые глаза снова остановились на Симмерсоне, голос звучал почти ласково:

— Я прослужил вместе с капитаном Хоганом много лет, сэр Генри. Он был в Индии. И я всегда считал его человеком, которому можно доверять.

Уэлсли поднял брови, словно приглашая Симмерсона выдвинуть свои возражения. Тому не оставалось ничего иного, как принять приглашение.

— Хоган инженер, сэр. Ему трудно в полной мере разобраться в целесообразности размещения воинских подразделений. — Симмерсон был ужасно собой доволен, всячески стремился продемонстрировать генералу, что, несмотря на политические разногласия, не держит на него зла.

Где-то громко пробили часы — десять долгих, четких ударов. Пальцы Уэлсли по-прежнему выбивали барабанную дробь на столе, а потом он неожиданно посмотрел на Симмерсона. Очень пристально.

— В вашей просьбе отказано, сэр Генри. Я не отдам лейтенанта Шарпа под суд военного трибунала. — Он помолчал немного, потом заглянул в бумагу и снова уставился на Симмерсона. — Кроме того, нам необходимо принять ряд решений насчет вашего батальона, сэр Генри. Так что, я думаю, вам следует немного задержаться.

Лоуфорд направился к двери. Голос Уэлсли был жестким, холодным, безапелляционным, а вот Симмерсон взорвался и возмущенно завопил:

— Он потерял мое знамя! Он не выполнил приказ!

Кулак Уэлсли с грохотом опустился на стол.

— Сэр! Я знаю, какой приказ он нарушил! Я тоже не подчинился бы такому приказу! Вы предлагали ему послать стрелков против кавалерии! Это так, сэр?

Симмерсон промолчал. Он был потрясен взрывом гнева, который окатил его удушающей волной.

Уэлсли продолжал:

— Во-первых, сэр Генри, вам не следовало переводить свой батальон на другую сторону моста. В этом не было необходимости, вы зря потратили драгоценное время и повели себя как идиот. Во-вторых, — Уэлсли загибал пальцы, — только полнейший кретин выставляет небольшой отряд против кавалерии. В-третьих, вы опозорили армию, на создание которой я потратил целый год, перед врагами и союзниками. В-четвертых, — голос Уэлсли походил на хлыст, наносящий безжалостные удары, — в этой жалкой битве только лейтенант Шарп проявил себя должным образом. Насколько я понимаю, сэр, он сумел отбить один из двух потерянных вами штандартов, а кроме того, захватил французскую пушку и успешно ею воспользовался против наших врагов. Это так?

Все молчали. Шарп смотрел прямо перед собой, на картину, висящую за спиной генерала. Он услышал шелест бумаги. Уэлсли взял листок со стола и заговорил немного тише:

— Вы потеряли, сэр, кроме королевского знамени, двести сорок два человека убитыми и ранеными. Вы лишились одного майора, трех капитанов, пяти лейтенантов, четырех прапорщиков и десяти сержантов. Мои цифры верны? — И снова все промолчали. Уэлсли поднялся на ноги. — Ваши приказы, сэр, были приказами полнейшего дурака! В следующий раз, сэр Генри, я вам советую сразу вывесить белый флаг, пусть французы не тратят силы на то, чтобы достать оружие из ножен! С работой, которую вы должны были сделать, могла справиться одна рота; дипломатия потребовала от меня послать батальон, и я отправил Южный Эссекский, сэр, чтобы ваши люди посмотрели на французов и поняли, что это такое. Я ошибся! В результате одно из наших знамен сейчас на пути в Париж, где его пронесут по улицам на потеху ликующей толпе. Вы скажите, если я вас несправедливо обижаю.

Симмерсон побелел. Шарпу еще не доводилось видеть, чтобы Уэлсли так сердился. Казалось, он забыл обо всех остальных и бросал слова в Симмерсона с мстительной яростью.