Орел смотрит на солнце (о Сергееве-Ценском)

Вдруг слышу я стариковский голос:

— Кто благий, той ночью спыть, — того як нич, у сон клоне… А злодий, вин встае и ходе!

Я присмотрелся и разглядел лохматую седую стариковскую голову и глаза, блеснувшие именно в моем направлении.

— Что такое? — не сразу понял я.

— Злодий, кажу, злодий — вин ночью встае и ходе! — раздельно повторил старик.

Только тут я понял, что это меня, не спавшего на грязной палубе, он принял за «злодия», то есть вора, и понял еще, что я приобрел отличную деталь. Я приподнял свою шляпу и сказал ему:

— Спасибо, дедушка! От души спасибо!

Эту деталь вы найдете, в моем романе «Валя»: там за «злодия» принимает дед на палубе парохода архитектора Алексея Ивановича Дивеева…»

Из Ростова — прямой поезд в Москву. Ездил Сергей Николаевич обычно в вагонах третьего класса. Там всегда можно было подслушать интересные разговоры простых людей, запастись литературными «деталями».

Зиму 1907/08 года Ценский жил в Москве. Работал над «Печалью полей». Весной по железной дороге отправился в Среднюю Азию. Побывал в Ташкенте, Коканде, Самарканде, Бухаре. Видел Ценский и оазисы, почувствовал и пустыню, особенно когда ехал до Красноводска, пыльного, неуютного городишки на восточном берегу Каспия. Здесь он сел на пароход и морем добрался до Баку. Не понравился Сергею Николаевичу старый город нефтяников. Он «не мог тогда просидеть в Баку больше суток: страшно там разило везде нефтью, не было спасения от этого запаха», — рассказывал Ценский двадцать лет спустя Максиму Горькому.

По Волге он плыл до Самары. Стояло жаркое лето.

В помятом старом костюме, в запыленной, запачканной мазутом шляпе, в поношенных ботинках ходил по палубе от борта к борту смуглый стройный мужчина и все глядел на поля, проплывавшие мимо, пристально щуря глаза, точно искал что-то, высматривал. Он обращал на себя внимание пассажиров. И здесь некоторые его принимали за «злодия». Курсистки бестужевских курсов предусмотрительно брались за свои чемоданы. Его это забавляло, и он с задором юноши стал разыгрывать из себя вора. Курсистки встревоженно шептались, когда он к ним подсел, боязливо посматривали на «явного разбойника», который, как им казалось, и не скрывал своих намерений. Они уже готовы были обратиться к «начальству», когда на палубе неожиданно появился их профессор, Батюшков, член редколлегии «Современного мира». Ему-то и хотели напуганные курсистки сообщить о подозрительном соседе.

Но Батюшков, не обращая на них внимания, распростер объятия и, к удивлению курсисток, направился к тому, кого они принимали за вора.

— Сергей Николаевич!.. Каким ветром?

— Попутным, Федор Дмитриевич, — ответил Сергей Николаевич, немного смущенный неожиданно прерванной игрой, и лукаво посмотрел на курсисток.

Тогда и профессор обратился к девушкам:

— Вы что-то хотели мне сказать?..

— Мы… мы хотели… — растерялась одна из них под насмешливым взглядом Сергея Николаевича.

— Барышни, очевидно, хотели просить вашей защиты, — весело сказал Сергей Николаевич.

— Защиты? От кого? — удивился Батюшков.

— От вероятного вора, — все так же шутливо говорил Сергей Николаевич. — То есть от меня. Я не ошибаюсь?

Курсистки смутились, а одна призналась:

— Верно.

— Да что вы, бог с вами, что вы такое говорите? — не понимал профессор. — Да вы знаете, кто перед вами? Знаменитый писатель Сергеев-Ценский, автор «Лесной топи», «Бабаева» и других великолепных произведений!

История эта кончилась тем, что в Самаре курсистки вместе с писателем и профессором сошли на берег и заставили Сергея Николаевича купить новую шляпу, костюм и даже бумажник.

Сергей Николаевич не был беден или жаден: он просто не обращал на себя внимания, был равнодушен к внешнему лоску и блеску.

В Самаре он долго не задержался: спешил в Алушту, не терпелось скорее сесть за письменный стол. Впрочем, выражение «за письменный стол» для Сергеева-Ценского не совсем подходит. Он редко писал свои произведения за письменным столом. Работал обычно сидя, полулежа, в кресле, в постели, на скамейке в саду или на камне. Клал на колени столистовую тетрадь и писал, чаще всего карандашом.

Так и теперь, возвратясь из далекой и сравнительно долгой поездки, он с воодушевлением засел за «Печаль полей». Пожалуй, никакое произведение не давалось ему так трудно, как это. Он был в данном случае слишком требователен к себе, каждую фразу тщательно взвешивал, каждый образ и характер долго вынашивал.

Ранней весной 1909 года, когда в саду зацвел миндаль, Сергей Николаевич закончил чудесную поэму «Печаль полей», которую Максим Горький назвал своей любимой вещью.

В «Печали полей» много знакомых мотивов, знакомых по предыдущим произведениям Ценского, по «Саду», «Бабаеву» и другим. Это не повторение самого себя; это углубление большой и непреходящей темы, давно волнующей писателя: есть ли силы на Руси, способные переделать жизнь великого и многострадального народа; где эти силы? Кто носитель будущего России, в ком ее надежда? На ком держится русская земля?