Орел смотрит на солнце (о Сергееве-Ценском)

Клеймо было поставлено. Была дана некоторым образом «исчерпывающая характеристика»… Сергеев-Ценский был брошен на растерзание и побивание камнями и цитатами критики… Дразнили его в каких-то темных углах совсем уже маленькие трусливые критики и критикессы, которые, конечно, никогда не осмелились бы на него напасть, если б на нем не было этого страшного рапповского клейма — «живой труп». Удивительны в Сергееве-Ценском сила воли, писательская дисциплина и любовь к труду. Почти не находя серьезной и содержательной критики своих произведений, весь искусанный злыми критическими комарами, он не только оставался одним из самых плодовитых советских писателей, но и непрерывно совершенствовал свой большой талант. После превосходного романа «Массы, машины, стихии» (по-моему, это лучшее, что было создано советской литературой о войне 1914–1918 гг.) С. Сергеев-Ценский выступил с большим историческим романом «Севастопольская страда».

Но инерция «живого трупа» в какой-то степени продолжается и сейчас… О каком авторе позволили бы себе написать с такой необычайной легкостью, что его новое произведение — всего-навсего «псевдоисторический роман» и даже вовсе не роман, а «беллетризованная хроника», в то время как опубликовано в журнале лишь начало этого произведения. А вот о Сергееве-Ценском все позволено. Он еще продолжает работать, а его недописанное произведение уже получило отметку «неуд».

В № 41 «Литературной газеты» помещена статья т. Миронова «Об исторических и псевдоисторических романах». В тексте самой статьи роман назван «фундаментальным» в кавычках.

А между тем «Севастопольская страда» — фундаментальный роман без всяких кавычек. Более того. Фундаментальность романа — это первое, что хочется отметить, прочтя опубликованные в журнале «Октябрь» первые четыре части (весь роман будет в девяти частях). Роман поражает своей добросовестностью, обилием фактов и великолепных деталей, широтой исторической картины, глубиной изображения главных действующих лиц и блестящим умением, с которым выписываются все без исключения эпизодические лица…

…Основное и главное достоинство опубликованных четырех частей — это то, что они проникнуты подлинно народным патриотизмом… Вывод о народе-герое, который делает Сергеев-Ценский, не является бездоказательным и поспешным, что было бы естественно для псевдоисторического романа…

Тут мы стоим перед совершенно исключительным явлением, в котором необходимо как можно глубже разобраться. В то время, как грубая и вульгарная критика только портила художнику жизнь, сама советская действительность, глубокая народность советской власти, воля советских народов к защите отечества и к борьбе с фашизмом вдохнули в художника новую жизнь и помогли ему создать произведение, историчность которого чрезвычайно современна… Перед нами настоящая эпопея севастопольских событий. И если это не роман, т. Миронов, то что же называется романом?»

Думается, что нет нужды комментировать статью Е. Петрова, в которой выражено мнение всех честных советских писателей, возмущенных беззастенчивым глумлением «критических комаров» над большим русским художником Сергеевым-Ценским.

Травля Сергеева-Ценского со стороны определенной группы критиков, начавшаяся еще до революции, продолжалась в наше время. Выше говорилось, с каким восторгом встретил Горький поэму в прозе «Валя», первую книгу «Преображения России». Но вот 18 ноября 1926 года в газете «Известия» появляется краткая, в пять строк, заметка-«рецензия» на это произведение. Приведем ее полностью: «Скучный, ненужный роман о скучных людях. Автор ставит своих героев вне общества, вне жизни. Это — маленькие люди с маленькими интересами, вернее, без них, они просто «прозябают» на земле. Полное отсутствие сочных мазков и живых красок. И кому только могут быть нужны подобные «произведения».

Вот и все. Вынести приговор, без мотивировок, без всяких доказательств, цинично, грубо, издевательски. Автор его не то чтобы постыдился — о стыде тут и речи быть не могло, — просто на всякий случай не рискнул поставить под этой заметкой свою фамилию, — он «скромно» ограничился инициалами «Г.К.». Этот «приговор», «исчерпывающая» оценка первой книги «Преображения России» имели очень серьезные последствия для писателя: они расценивались некоторыми издателями и редакторами как директива. Шутка ли сказать: написано со всей категоричностью — «и кому только могут быть нужны подобные «произведения»! Притом «произведения» взяты в кавычки, — критик не считает «Валю» даже за художественное произведение.