Орел в небе

– Я хотела бы постричься, хотя понимаю, что на самом деле мне это не нужно. Но, может, нам стоит встречаться с людьми – хотя бы раз в месяц, как ты думаешь? Мы уже полгода ни с кем не виделись.

– Неужели так долго? – невинно спросил Дэвид, хотя подсчитывал и взвешивал каждый проведенный вместе день, наслаждаясь им, предвидя тяжелые времена.

Дэвид оставил Дебру в салоне красоты; уходя, он слышал, как она просила девушек не делать ей мелкие завитки и не лить слишком много лака.

Их абонентский ящик был забит доверху, и Дэвид быстро разобрал корреспонденцию, отложив три письма Дебре из Америки и два с израильскими марками. Одно из них было написано неразборчивыми каракулями – типичный почерк врача, и Дэвид удивился, что он дошло по адресу. Почерк второго письма он узнал безошибочно, буквы шли ровными рядами, каждая строка на своем месте, над буквами вздымались росчерки, как копья над строем солдат.

Дэвид нашел в парке скамью под пурпурным палисандровым деревом и в первую очередь открыл письмо Эдельмана. Оно было на иврите, что делало расшифровку еще более трудной.

Дорогой Дэвид,

Ваше письмо удивило меня, и я снова изучил рентгеновские снимки. Они совершенно недвусмысленны, и, интерпретируя их, я бы без всяких сомнений повторил свой первоначальный диагноз...

Вопреки собственному желанию Дэвид ощутил некоторое облегчение.

Однако если я и усвоил что-то за двадцать пять лет практики, так это необходимость быть смиренным и скромным. Могу только поверить, что Ваши наблюдения за чувствительностью зрачков миссис Морган к свету верны. Но в этом случае приходится признать, что глазные нервы по крайней мере частично сохранили способность функционировать. Это означает, что нервы разорваны не полностью и что теперь – возможно, в результате сильных ударов по голове – в некоторой степени восстановили свои функции.

Главный вопрос: на сколько? Я вновь должен предупредить Вас, что восстановление может быть минимальным и связанным только с чувствительностью к свету, что нисколько не затрагивает собственно зрения. Но, вероятно, тут нечто большее; и в разумных пределах можно надеяться, что правильное лечение вернет – хотя бы частично – и способность видеть. Впрочем, я считаю, что достигнуть можно только смутного различения цвета и формы, и следует принять решение, стоит ли этим заниматься – ввиду обязательной хирургической операции в столь уязвимой области.

Я, конечно, с радостью осмотрел бы Дебру. Однако, вероятно, вам неудобно возвращаться в Иерусалим, и поэтому я взял на себя смелость написать своему кейптаунскому коллеге, одному из ведущих хирургов мира в области травм зрения. Это доктор Рувим Фридман. Прилагаю копию своего письма к нему. Я также отправил ему все снимки и историю болезни Дебры.

Настоятельно рекомендую Вам при первой же возможности показать Дебру доктору Фридману и советую полностью доверять ему. Могу добавить, что больница «Гроот Шуур» широко известна в мире и оборудована всем необходимым для лечения – там не ограничиваются только пересадкой сердца!

Я позволил себе показать Ваше письмо генералу Мардохею и обсудить с ним этот случай...