Орел в небе

– Нет, – возразил Дэвид.

– Вы плакали, – негромко настаивала она. – Вы плакали внутри. – И он согласно склонил голову. Неожиданно она протянула ему бумажный пакет с финиками. – Попробуйте, – сказала она и улыбнулась. Он взял один, надкусил сладкую мякоть, а девушка двинулась к выходу, каким-то образом передав ему приглашение идти с нею.

Он вышел следом, и они через улицу взглянули на "ситроен". Служащий закончил заполнять бак, и спутник ждал девушку, опершись о капот старой машины. Он прикуривал сигарету, но поднял голову и посмотрел на них. Очевидно, он тоже узнал Дэвида, быстро выпрямился и бросил горящую спичку.

Послышался мягкий воющий звук и тяжелый гул сотрясения воздуха. На асфальте вспыхнула лужица бензина. Огонь мгновенно охватил тыльную часть "ситроена" и принялся жадно пожирать кузов.

Дэвид оставил девушку и побежал через дорогу.

– Отойди от насоса, идиот! – кричал он на бегу застывшему от неожиданности водителю.

Прекрасное пятое ноября[4], замечательное пиротехническое зрелище, но Дэвид отключил ручной тормоз, поставил передачу в нейтральное положение, и вместе с водителем они откатили машину подальше от заправки на открытое место, а вокруг, словно бы прямо из-под земли, материализовалась толпа зевак; они ободряюще покрикивали, держась на безопасном расстоянии.

Молодые люди успели даже вытащить с заднего сиденья багаж, прежде чем машину полностью охватило пламя, и тут появился запоздавший служитель с огромным алым огнетушителем. Под радостные аплодисменты толпы он залил жалкий маленький автомобиль потоком пены – и все кончилось. Толпа быстро рассеялась, смеясь, болтая и поздравляя любителя-пожарного: прекрасный номер с огнетушителем! А трое печально смотрели на почерневший обожженный остов "ситроена".

– Вероятно, это своего рода милосердие: старушка жутко устала, – сказала наконец девушка. – Все равно что пристрелить лошадь со сломанной ногой.

– Вы застрахованы? – спросил Дэвид, и спутник девушки рассмеялся.

– Вы шутите – кто такое застрахует? Я заплатил за нее всего сто американских долларов.

Парочка собрала свое имущество, и девушка быстро заговорила со своим спутником на каком-то чужом, слегка гортанном языке. Его звуки показались Дэвиду знакомыми. Он понял, о чем речь, и потому не удивился, когда девушка взглянула на него.

– Нам нужно встретить кое-кого в Барселоне сегодня вечером. Это важно.

– Поехали, – ответил Дэвид.

Они отнесли багаж в "мустанг", и спутник девушки, поджав длинные ноги, уместился на заднем сиденье. Звали его Иосиф, Джозеф, но по совету девушки Дэвид называл его Джо. А она была Деброй – уменьшительное имя казалось пока еще неважным. Она сидела рядом с Дэвидом, плотно сдвинув колени и положив на них руки. Одним взглядом она оценила "мустанг" и его содержимое. Дэвид видел, что она отметила дорогие чемоданы, никоновскую камеру и цейссовский бинокль в отделении для перчаток, кашемировый джемпер, брошенный на сиденье. Потом искоса взглянула на него, казалось впервые заметив шелковую сорочку и золотые часы марки "Пиаже" на руке.

– Блаженны нищие, – сказала она, – но, наверно, приятно быть богатым.

Дэвиду это понравилось. Он хотел произвести на Дебру впечатление, заставить сравнивать его с рослым мускулистым парнем на заднем сиденье.

– Поехали в Барселону, – рассмеялся он.

Дэвид неторопливо проехал через окраины города, и Дебра оглянулась через плечо.

– Тебе удобно? – спросила она на том же гортанном языке, каким пользовалась раньше.

– Если ему неудобно, может бежать за машиной, – на том же языке ответил Дэвид.

Она удивленно взглянула на него и восхищенно воскликнула:

– Эй! Ты говоришь на иврите!

– Не очень хорошо, – признался Дэвид. – Большую часть забыл. – И в его памяти ожила картина: он, десяти лет, сражается со странным, загадочным языком, на котором пишут справа налево, алфавит которого состоит из головастиков, а звуки произносят гортанью словно полощут горло.

– Ты еврей? – спросила Дебра, поворачиваясь к нему. Она больше не улыбалась; вопрос явно имел для нее большое значение.

Дэвид покачал головой.

– Нет. – Эта мысль показалась ему забавной. – Я полуубежденный непрактикующий монотеист, выращенный и воспитанный в недрах христианской протестантской традиции.

– Тогда зачем ты учил иврит?

– Этого хотела моя мать, – объяснил Дэвид, снова чувствуя себя виноватым. – Она погибла, когда я был еще ребенком. И тогда я бросил это. Когда она умерла, это не казалось мне важным.

– Твоя мать, – настойчиво продолжала Дебра, склоняясь к нему, – была еврейка?

– Да. Конечно, – согласился Дэвид. – Но отец – протестант. Поднялся настоящий ад, когда папа на ней женился. Все были против. Но они все равно поступили по-своему.

Дебра повернулась к Джо.

– Ты слышал: он один из нас.

– Да ну! – возразил Дэвид, продолжая смеяться.

– Мазалтов! – сказал Джо. – Встретимся в Иерусалиме.

– Вы израильтяне? – с новым интересом спросил Дэвид.

– Сабры[5], оба, – с гордостью и глубоким удовлетворением сказала Дебра. – Мы здесь в отпуске.

– Должно быть, интересная страна, – сказал Дэвид.