Они купили также келим[9] и у араба в старом городе выбрали из груды несколько тканых шерстяных половиков, покрыли ими каменный пол, набросали кожаных подушек для сидения, поставили низкий столик оливкового дерева с инкрустацией из слоновой кости и перламутра – в качестве обеденного. Остальную мебель предстояло поискать. Если не найдут, Дебра собиралась заказать ее знакомому арабскому мастеру. И кровать и стол оказались невероятно тяжелыми, и им потребовалась помощь, поэтому они пригласили Джо. Они с Ханной приехали в маленькой японской машине и, после того как опомнились от роскоши квартиры, с энтузиазмом принялись за работу под руководством Дэвида. Джо крякал, таская тяжести, а Ханна вместе с Деброй удалилась на кухню, где с завистью и восхищением осматривала посудомоечную машину, сушилку, стиральную машину и все прочие принадлежности современного дома. Она помогла приготовить первый обед.
Дэвид припас ящик пива "голдстар", и после работы они собрались за столом оливкового дерева, чтобы "согреть дом и смочить крышу".
Дэвид ожидал, что Джо будет вести себя сдержанно: ведь в конце концов речь идет о его младшей сестре; но Джо держался совершенно естественно, наслаждался пивом и обществом, так что Ханне пришлось наконец вмешаться.
– Уже поздно, – твердо сказала она.
– Поздно? – переспросил Джо. – Еще только девять часов.
– В такой вечер это поздно.
– Что это значит? – удивился Джо.
– Джозеф Мардохей, ты превосходный дипломат, – с иронией сказала Ханна, и неожиданно выражение Джо изменилось, он виновато взглянул на Дэвида и Дебру, залпом допил остатки пива, а второй рукой поднял Ханну со стула.
– Пошли, – сказал он. – И чего мы столько сидим?
Дэвид оставил свет на террасе; он пробивался сквозь прорези ставен, слабо озаряя комнату, а толстые стены приглушали звуки внешнего мира, и те доносились словно издалека и скорее подчеркивали уединение, чем мешали ему.
Медные прутья кровати тускло блестели в полумгле, кружевное покрывало пахло лавандой и нафталином.
Дэвид лежал на кровати и смотрел, как Дебра медленно раздевается, сознавая, что он смотрит на нее, и стыдясь, как никогда не стыдилась раньше.
Тело у нее было стройное, с гибкой талией и красивыми ногами, молодое и нежное, неуклюжая детская грация странно не вязалась с бедрами и грудью зрелой женщины.
Она села на край кровати, и он снова поразился блеску и гладкости ее кожи, мягким тонам загара там, где солнце окрасило ее в цвет горелого меда, контрасту бело-розовых грудей и темных густых завитков волос внизу мягко круглящегося живота.
Она склонилась над ним, по-прежнему стыдливо, пальцем коснулась его щеки, провела по горлу и груди, где на твердых мышцах лежала звезда Давида.
– Ты прекрасен, – прошептала она и поняла, что сказала правду. Ведь Дэвид был высок и строен, с мускулистыми плечами, узкими бедрами и плоским животом. Черты лица были чистыми и совершенными, и, возможно, единственным их недостатком было излишнее совершенство. Лицо казалось почти нереальным, как будто Дебра возлегла с ангелом или языческим богом.
Она забралась на кровать с ногами, вытянулась рядом с Дэвидом на кружеве покрывала, и они лежали лицом друг к другу, не притрагиваясь, но так близко, что она чувствовала тепло его живота около своего, как ласковый пустынный ветер, а его дыхание шевелило темные мягкие волоски у нее на щеке.
Она вздохнула – счастливо и удовлетворенно, как путник, достигший конца тяжелого и долго пути.
– Я люблю тебя, – впервые сказала она, взяла его голову, обхватила ее руками и нежно прижала к своей груди.
Много времени спустя ночная прохлада проникла в комнату, и они сонно встали и забрались под одеяло.
Когда они снова погружались в сон, Дебра пробормотала:
– Я так рада, что операция не понадобится, – и он слегка усмехнулся.
– Разве не лучше было обнаружить это самой?
– Намного лучше, любимый. Намного лучше, – согласилась она.
Дебра целый вечер объясняла Дэвиду, что для поездок с базы домой на улицу Малик дорогая спортивная машина вовсе не нужна: она уже знала вкусы своего мужчины. Она подчеркивала, что это страна молодых первопроходцев, и экстравагантность и роскошь тут неуместны. Дэвид яростно спорил, зная, что в этот момент Арон Коган и его агенты обыскивают ради него всю страну.
Дебра предложила японский компакт, такой же, как у Джо, и Дэвид сказал, что серьезно над этим подумает.
Посыльный Арона Когана доставил "Мерседес Бенц 350 SL", принадлежавший немецкому поверенному в делах в Тель-Авиве. Этот джентльмен возвращался в Берлин и хотел избавиться от машины – за соответствующую сумму наличными. Единственного телефонного звонка оказалось достаточно, чтобы договориться об оплате через Швейцарский банк в Цюрихе.
Машина была бронзово-золотистая, меньше двадцати тысяч миль пробега, и за ней ухаживали с любовью и вниманием знатока-любителя.
Дебра, возвращаясь на мотороллере из университета, обнаружила в начале улицы Малик, где тяжелая цепь препятствовала проезду любых моторизованных средств передвижения, великолепную машину.