Орельен. Том 2

Закончив туалет, он напялил на себя парадное облачение и вновь взглянул в зеркало. Нужно вести себя так, как если бы… Ему удавалось довольно удачно избегать воспоминаний об этой женщине (он так и думал про себя: «эта женщина»), особенно если на глаза не попадалась маска. Орельен снял ее со стены, решив запереть в платяной шкаф. И долго стоял неподвижно, держа гипсовый слепок в руках.

Он запрятал его за галстуки, среди носовых платков… Когда в дверце шкафа щелкнул ключ, Орельен поднял глаза к пустой стене. А не предательство ли это? Чепуха, какая чепуха! Ведь главное — не страдать, не мучиться.

Обедать он пошел к «Максиму». В первом зале играл оркестр, кружились в танце пары. За столиками сидели посетители и дружно жевали. В баре — женщины, завсегдатаи. Зачем он пришел сюда? Пришел потому, что ему нравились здешние шторы, мелко-мелко плиссированные, с фестонами по старинной моде, похожие на дамские панталончики, нравились и здешние обои и обивка мебели в стиле «модерн», где в качестве основного декоративного мотива преобладали листья каштана. Пришел потому, что ему необходим был шум, замысловатый узор ковров и игра света, услужливое рвение лакеев; пришел потому, что ему хотелось убедить себя, что и он тоже принадлежит к этому обществу, к тому безликому нечто, которое живет и действует и в дни бедствий и в дни побед, связано с театром, с «Жокей-клубом», с полицией и капиталами, и это нечто для него и есть сам Париж. Ему хотелось отдаться на волю этого потока. И еще там были женщины, выхоленные, дорогие, они глядели на него, соображая, заплатит ли он или придется платить ему, женщины, которые проходят через вашу жизнь, не внося в нее осложнений, женщины с белоснежной кожей, ослепительными плечами, изнеженными ручками… Как знать… Орельен пришел слишком рано. Он тихонько попивал кофе с коньяком, когда в сопровождении Жака Шельцера и двух каких-то седеющих, элегантно одетых мужчин появилась Диана.

— Ах, Орельен!

И Диана протянула ему для поцелуя руку.

— Смотри-ка, — вскричал Шельцер, — уселся здесь и закусывает один, как девица легкого поведения. В кафе и в такой час! Переезжай со своим коньяком за наш столик.

Орельен извинился. Он ждет кое-кого, потому и обедает так рано.

— Нет, он решительно не меняется, — подхватила Диана. — Держу пари, что у «кое-кого» прелестные глазки.

Появление Дианы со своей свитой выгнало Орельена на улицу. Вдруг ему невыносимой стала мысль присоединиться к этой компании. Пусть Диана красавица, но видно сразу, что глупа. А о Жаке вообще лучше не говорить.

Орельен зашел в кино. В маленькое кино, в одно из тех кино на бульварах, где оркестр, состоящий из трех музыкантов, терпеливо дождавшись своего часа, дружно отмечает звоном колокольчиков прибытие судна в Шанхайский порт… Конечно, какая-то любовная история. Высокая смуглая дама в развевающихся покрывалах, двигающаяся на полусогнутых ногах, и молодой человек, яростно вращающий белками глаз… Потом комедия, водевиль, столь же трагичный, как трагична убогая картонная декорация, среди которой развертывается действие; старые богатые тетки, молоденькие подружки, прячущиеся в стенных шкафах. Оркестранты жарили теперь уже без нот, лишь бы получалось веселее и быстрее. Что делать? Было всего десять часов, когда Орельен вышел из кино. Он с минуту колебался: вернуться? Зачем тогда было надевать смокинг? И он решительно зашагал к другому кинотеатру на той стороне бульваров.

Предприятие совсем иного сорта — с претензией на шик и солидность. Публики оказалось совсем немного… Фонарик контролерши на мгновенье осветил нового посетителя. В тесноте Орельен цеплялся за ноги зрителей. Близко сидеть он не любил. На экране уже шел американский боевик, и Орельен не сразу разобрался, что к чему. Артистки были до того похожи одна на другую, что он их все время путал. Кто этот толстяк — муж или нет? Почему он убил девочку? Красные надписи под кадрами ничего не объясняли, равно как и слишком громкая музыка. Чертовски сентиментальная история. Юная чета встречается в городском парке, среди огромных небоскребов, в прекрасно ухоженном парке, где прогуливаются и сидят на скамьях безработные и влюбленные, где повсюду цветы, а дорожки посыпаны песком…

Орельену пришлось встать, кто-то пробирался мимо него на свое место. Сильно надушенная дама села рядом с Орельеном. И он сразу разгадал ее намерения.

Он вышел из кино, весьма и весьма недовольный собой, и тут же его снова охватило отчаяние. Он смутно чувствовал свою вину. Слишком все глупо, лишено всякого смысла. Он ненавидел животное, которое жило в нем, с которым он так бесплодно боролся. Он побрел к Монмартру, не обращая внимания на заигрывания девиц, на крики газетчиков. Дождь перестал. И то хорошо… Из окон кафе падали белесые полосы света. Орельен уже не колебался. Он вошел в полосу света, насыщенного алкоголем, встал у стойки, начал пить рюмку за рюмкой и напился как никогда в жизни. До чего он себя презирал, до чего был себе противен!

XLIX