Оренбургский платок

Нетнет да и словишь себя на том, что дубоватые ржавые пальцы сами развязывают потайной похоронный комок, в бережи перебираютгладят последнюю одежонку, в чём уходить от живых. Зараньше собрала всё потребное. Не бегать потом дочкесыну, как падёшь...

«Жить – скверная привычка». А не отвыкается...

Потихошеньку отходят наши...

Сиротеем, сиротеем мы...

4

Ешь с голоду, а люби смолоду.

Жила я двадцатую весну.

Это вот сейчас иной раз в зеркало робеешь глянуть. А тогда я была не так чтоб красавица, но очень симпатичная. Фигурка хорошая. Талия в рюмочку.

Что ни надень – всё моё, всё по мне, всё на мне ладно. Будто Аннушке и справляли.

Плетея я была первая. Пускай наша разогромная семья не знала полного достатка, одевалась я таки по моде.

Узенькая, длинная тёмная юбка. В неё подзаправлена белая кофта и поверх лаковый ремешок.

Волосы я наверх расчёсывала.

Была у меня коса толстая, чать, ниже пояса. Ну прямушко вот так! В косе лента сегодня одна, назавтра другая.

Женихи вкруг меня вились, как пчёлы у свежего цветка с мёдом.

Тогда женихи были ой да ну! Не то что лишнего слова сказать – рта боялись открыть.

Какой я, девка-ураган, на них гипноз имела, досегодня понять не могу.

Был у меня Лёня.

Высокий такой, красивый, глаза весёлые. А сам стеснительный-стеснительный.

Он пас стадо. Я звала его пастух мой овечий.

Идёшь на посиделки, а нарядишься вроде на свадьбу.

Короткая, тоненькая веретёшка уткнулась носом в блюдечко на коленях, вертится без шума. Прядёшь... Что мне прясть? Пряли б волки по закустью да мне б початки знай подносили. Только чтото не несут. Надо самой прясти. Прядёшь пух, а сама раз за разом только зырк, зырк, зырк в шибку. Не замаячил ли?

Пора бы и придти – ребят всё ни одного.

Грустно так станет да и затянешь.

По части песен, частушек я была оторвибашка. Самолично всё сочиняла. Большая была песельница.

Голос у меня сильный. С первого класса до замужества пела в церковном хоре на клиросе. Пела в клубе.

Запечалимся да и заведём всем девишником:

– Пряди, пряди, веретенце,
Пряди, не ленись.
Вейся, вейся, нитка, тоньше,
Тоньше и не рвись.
Чтоб свекровка – злая мать
Не могла сказать:
«Нитки толсты, нитки плохи,
Не умеешь прясть...»

А ребят всё нет как нет.

С вечора не должны б забыть дорогу.

Может, заблудились?

Ну и блудите!

И давай их продёргивать в подергушках-повертушках[2] . Не надобны нам такие раздушатушки!

– Ах, бывало, вкруг милова
Я, как веточка, вилась.
А теперя, как водичка,
От милова отлилась.

За Лизой чудит Федюня:

– Через Мишу свет не вижу,
Через Петю хлеб не ем.
Через Васю дорогого
С ума спятила совсем.

А Луша:

– Куплю ленту в три аршина,
К балалайке привяжу.
Тебе, милый мой, на память,
А я замуж выхожу.

А Фёкла:

– Треплет, треплет лихорадка,
Треплет милова мово.
Затрепи его сильнее
За измену за ево.

А Маруся:

– Ты не стой у ворот,
Не приваливайся.
За тебя я не пойду,
Не навяливайся.

Не отламывала жали и я своему Лёне.

Как гаркну не на всё ль Жёлтое:

– Невесёлый нынче вечер:
Не пришёл пастух овечий!

А грешила.

Не было вечера, чтоб не пришёл.

Задержится, глядишь, со стадом. А пойди петь про него, а как зачни душа душу звать – вот он уже спешит-идёт, каблучками стёжку жгёт, вот уже на пороге, заносит скорую весёлую ноженьку через порожек и улыбается, улыбается. Да не один, с дружками да с гармошкой.

Всвал покидают девчата в угол спицы, клубки, веретёна! Ой, устали! Погляньте, как устали! Ой, отдыхать!

Задуют лампу да и айдатеньки в проминку по Жёлтому с песнями под гармошку.

Парубки затягивают первой свою наилюбимую.

У Лёни была своя любимая песня. Вот эта... Правда, сам он не пел, всё стеснялся. А вот послушать любил...