Оренбургский владыка

– Ого-го-го! – закричал калмык восторженно.

Возбужденные чайки поддержали его согласными воплями, взмыли в воздух, сыпя в озеро водяной сор, будто шрапнель. Африкан, чувствуя, что невидимая рыбина буквально выламывает у него из рук кол, засипел сильнее, поспешил к берегу. Мелькнула испуганная мысль «Уйдет ведь!» Рыба была не только сильная, но и хитрая, не боялась шевелящихся в воде белых ног. «Не сожрала бы!» – возникло в мозгу опасливое, и Африкан еще проворнее заработал ногами по дну.

Чем ближе была влажная темная кромка песка, тем сильнее становилось сопротивление добычи, тем буйнее вели себя «поросята», угодившие в сеть. Африкан не сдержался, радостно захохотал – он наварит не только ухи, но и навялит рыбы.

– Ого-го-го! – вновь закричал он, отпугивая от себя наглых остроклювых чаек.

Калмык благополучно выволок добычу на берег – хватило и ума, и сноровки, и фарта. Добыча оказалась все-таки не так велика, как казалось в воде: буйный сазан килограммов на шесть, который никак не мог смириться с тем, что спросонья угодил в неприятность, вполне приличный судачишко с мутным пьяным взглядом и штук шесть хулиганистого вида окуньков… Главное было – не упустить сазана, Африкан извлек из-под ноги здоровенную ракушку, саданул ею сазана по голове, целя в глаз.

– Не дергайся, – исступленно выкрикнул он, – не брызгайся бульоном, раз сидишь в супе.

Сазан покорно стих.

– Так-то, паря, – одобрил поведение сазана калмык.

У него с собой было несколько картофелин, тряпица с разными ароматными китайскими корешками, пяток луковиц и даже лаврушка – все то, без чего уха не бывает ухой. Он, правда, привык к ухе по-степному, а в нее обязательно добавляют несколько помидорин, – да еще три-четыре наперстка смирновской водки – но ни того, ни другого, увы не было… Африкан наполнил котелок водой, под днище сунул полдесятка изрезанных ножом камышовых кочерыжек, затем хряснул куском немецкой стальной подковы по кремнию, высек целый сноп ярких брызг, дружно нырнувших в кусок ваты. Вата немедленно поглотила горящие брызги, через несколько мгновений над ней поднялся вонючий сизый дымок. Прошло еще немного времени, и в котелке забулькала вода. Звук этот – уютный, – напомнил Африкану о доме и заставил повлажнеть глаза.

Над Зайсаном плыли невесомые прозрачные облака, чайки, сожрав все рыбьи внутренности, выброшенные Африканом на песок, проглотив чешую и слизь, теперь сонно качались на воде, напротив костра и также ожидали ухи.

Отвел Африкан Бембеев душу сполна. Отяжелел так, что даже не осталось сил, чтобы подняться – отполз в сторону, в камышовую тень, и там задремал.

Сквозь дрему Африкан услышал, как тихо заржал его конь, пасшийся в сотне метров от мазанки. В другой раз, особенно если бы дело происходило на фронте, Африкан обязательно бы обратил на это внимание, а сейчас лишь сыто шевельнулся, подумал, что конь увидел лягушку, вылезшую из воды. Он не знал, что ждет его впереди, и не хотел забивать себе голову озабоченными мыслями – рано еще.

Через несколько минут Африкан уже видел себя в степи, посреди волнующегося серебряного пространства, – отец установил юрту на мягком ковыльном пятаке. Африкан зачарованно смотрел на переливающиеся под ветром макушки ковыля, на крупный красный диск солнца, повисший низко над землей, и радовался жизни. Из юрты вышел отец, встал у сына за спиной, тряхнул роскошной волчьей шкурой, которую держал в руке.

– Посмотри сюда, – сказал он.

Шкура была хороша, выделана тщательно – мягкая, можно легко свернуть в рулон, волос блестящий, живой, от встряхивания по шерсти побежал волнистый свет.

– Я хочу сшить из нее тебе шапку.

– Спасибо, ата. Но из этой шкуры две шапки может получиться.

– Пусть будет одна, но очень хорошая.

Неожиданно крупное красное солнце заслонила чья-то тень. Бембеев, не просыпаясь, поднял голову, ничего не увидел, застонал с досадою и в следующее мгновение открыл глаза. Над ним стояли три человека с жестко сцепленными челюстями и холодными насмешливыми глазами. Бембеев поспешно подтянул к себе босые ноги.

– Отдыхаешь? – спросил один из незнакомцев, пожилой, с плохо выбритым седым подбородком, морщины густо обметали уголки его глаз.

Бембеев попробовал подняться, но один из незнакомцев с силой врезал ему ногой по груди – приложился всей ступней. Калмык ударился о землю спиной, застонал. Невольно подумал о том, что отец приснился ему недаром…

– Тебе вопрос задают, чего не отвечаешь? – поинтересовался человек с сабельным шрамом. – А?

– Отдыхаю, – сипло, давясь слипшимся в груди воздухом, ответил Бембеев.

– Мы приехали, чтобы отдых твой сделать вечным, – с пафосом произнес третий, скуластый красноносый казак, густо заросший рыжим диким волосом.

– Кто вы? – спросил Бембеев. – Что я вам сделал?

– Нам-то ты не сделал ничего, – сказал пожилой, кладя руку на новенькую кожаную кобуру, притороченную к ремню, – но лучше бы ты нам что-нибудь сделал, чем отцу Ионе.

– Это почему же? – прохрипел калмык.