Оренбургский владыка

Бои в те дни шли слабенькие – не бои, а обычные перестрелки. Дутов получил новое назначение – стал главным начальником Оренбургского края – такая должность родилась в недрах колчаковской Ставки – нечто вроде поста генерал-губернатора, если подходить к должности со старыми, царского времени мерками. В состав края была включена Оренбургская губерния – почти целиком, без двух уездов, Челябинского и Троицкого, чей недостаток компенсировался двумя уездами Тургайской области – Кустанайским и Актюбинским.

Довольный новой должностью, Дутов первым делом написал несколько воззваний, посвященных национальному вопросу. В армии он теперь почти не появлялся, твердо уверовав, что в конце лета, в августе, белые займут Москву.

Десятого мая девятнадцатого года армия, которой он командовал, была расформирована. Вместо нее появилась Южная армия, состоявшая из казаков лишь наполовину. Дутов был освобожден от должности командующего, но обстоятельством этим совершенно не огорчился, поскольку и тут его самолюбие не пострадало – он получил назначение на пост походного атамана всех казачьих войск России и одновременно стал генерал-инспектором кавалерии. Портфель же оренбургского войскового атамана Дутов сдавать пока не собирался, держал его при себе – а вдруг пригодится? Свои действия Александр Ильич просчитывал на несколько шагов вперед.

Однако напрасно он полагал, что армейскими делами ему больше не придется заниматься – будет он отныне творить лишь политику, да представительствовать в президиумах. К осени девятнадцатого года положение белых стало окончательно безнадежным, они оказались загнаны в угол. Южную армию вновь переименовали в Оренбургскую, и во главе ее опять встал Дутов. Начальником штаба был назначен генерал Зайцев [59] . Атаману очень хотелось, чтобы на эту должность вернулся Вагин, к которому он успел привыкнуть, либо кто-нибудь из генералов более близких, но стало не до жиру, и атаман согласно наклонил голову: пусть будет Зайцев.

Оренбургская армия начала отступать – драпала так, что красные части за ней не поспевали – в степи лишь могильные холмики вырастали. Дутов грешным делом даже всплакнул – станичников было жаль. Продуктов, лекарств и патронов не хватало, по степи гулял голод, свирепствовал тиф. Дутов понял – если он встанет на пути бегущих, его просто-напросто изрубят шашками. Атаман потемнел и похудел от забот, от понимания бесперспективности боевых действий, от того, что давно не ел нормальной горячей еды.

К середине октября тиф выкосил половину Оренбургской армии. Была надежда, что зима и болезни остановят красных, тогда, оторвавшись от них, можно отдышаться, прийти в себя, но надежда эта оказалась тщетной – красные не останавливались ни на миг. Шестнадцатого октября они заняли Петропавловск, оседлали железную дорогу и погнали по ней Дутова на восток.

Несся атаман по «колесухе» со скоростью курьерского поезда, да оглядывался, боясь, что части Пятой советской армии ворвутся к нему в тамбур вагона. Плохо было атаману. Рассчитывал он остановиться на Ишиме, но красные поднажали, и Дутов перелетел через реку, не сбавляя скорости и теряя людей.

Удалось задержаться на линии Атбасар – Кокчетав и приготовиться к обороне. Но шестого ноября поступило пренеприятнейшее известие – пал Омск, столица Верховного правителя. Пришлось снова собирать вещички и катиться дальше. И – изобретать новые методы борьбы.

Дутов начал подумывать о партизанской войне. И опять смешали все карты красные – они с севера устремились на Акмолинск и овладели им. В тылу у Дутова сложилась угрожающая обстановка – слишком много там скопилось неприятеля, – и части атамана продолжили отступление.