Орешек

Я запрыгал вслед за веселой обезьянкой, но это было не легко. Вдруг начался ливень. Он плотной пеленой покрыл все вокруг. Потом пелена рассеялась; небо после дождя показалось еще синее, солнце — ярче, листья деревьев — зеленее. Обезьянка пальцами пригладила свою мокрую шерстку и указала на огромное дерево, которое чуть ли не упиралось в небо.

— Только тут ты и найдешь вожака перелетных птиц. Я бы осталась с тобой, но не могу усидеть на одном месте. Не сердись на меня, хорошо?

— Я и не думаю сердиться! — ответил я и от всего сердца поблагодарил обезьянку.

— Тогда прощай! — Обезьянка несколько раз перекувырнулась и, с невероятной быстротой взобравшись по гладкому стволу на высокое дерево, исчезла в его густой листве.

Я устроился под деревом и стал ждать вожака перелетных птиц. Меня так и подмывало заглянуть в зеркальце и узнать, куда отвели Красношейку, но я удерживался, помня, что больше двух раз зеркальце мне ничего не покажет. Я стал повторять про себя те слова, которыми собирался рассказать вожаку о наших бедах. Повторяя эти слова, я не сводил глаз с неба. Вожак не заставил себя долго ждать. Я издалека узнал его по стремительному полету, но не был уверен, узнает ли он меня. Когда он опустился на дерево, я набрался смелости и окликнул его.

— Никак, Орешек у меня в гостях?! — Вожак даже клюв раскрыл от удивления. — Как же ты сюда добрался? Просто не верится!

— Нужно было, и добрался, — скромно ответил я.

— Неужели ты один прилетел? — все еще не верил вожак.

— Меня сюда привел луч от стеклышка моего приятеля Жука, — с гордостью заявил я.

— Уж не приключилась ли с вами какая-нибудь беда?

Я печально вздохнул.

— Говори! — строго приказал вожак.

— Беда неслыханная!.. — И я рассказал вожаку обо всем, что с нами стряслось.

Вожак птиц долго молчал.

— Государь именно так и спросил, — повторил я: — Кто, мол, из вас так обидел птиц, что они без спросу улетели из моей страны?

— Уж не у него ли нам нужно было отпрашиваться? — сердито воскликнул вожак. — Неужели не нашлось никого, кто бы объяснил ему, что мы ни у кого никогда не спрашиваем разрешения, когда настанет пора улетать!

— Как не найтись! Но смельчаки поплатились за это своей свободой. Сейчас и Олень, и Лебедь, и Красношейка заперты в мрачном подземелье, и никто не может им помочь. Вот я и прошу тебя собрать птиц и обдумать, как освободить невинных.

Долго думал вожак. Потом, встрепенувшись, сказал:

— Раз государь не поверил Оленю, он и нам не поверит. Нужно придумать что-нибудь другое… Ты сейчас отдыхай с дороги, а там видно будет, утро вечера мудренее — что-нибудь да придумаем…

Вожак улетел, а я спрятался в листве и закрыл глаза.

Рано утром меня потревожил яркий оранжевый свет. Я было подумал, что это встало солнце, но, открыв глаза, увидел, что среди поляны разложен большущий костер. Со всех сторон слетались к нему сотни, тысячи птиц — их было так много, что все небо буквально почернело. Одна за другой снижались они над костром и бросали в огонь сухие ветки, принесенные ими в клювах. Но что это был за костер, почему птицы поддерживали огонь?..

Языки пламени поднялись высоко в небо, когда прилетел вожак перелетных птиц. Устремив взгляд на костер, он медленно проговорил:

— Костер будет гореть три дня и три ночи. А на четвертый день утром каждая птица возьмет в клюв по горящей лучинке, и мы полетим к черному дворцу. Мы подожжем его со всех четырех сторон. И вместе с ним сгорит неправда. Но без жертв не обойтись. За солнечным лесом раскинулись обширные ледяные поля, там налетят на нас злые вихри. Десятки, сотни крыльев будут переломаны, десятки, сотни глаз ослепнут от безутешных слез, десятки, сотни из нас испустят последний вздох…

Я смотрел на величественный костер, любовался силой и красотой подлетающих птиц. Но когда я представил себе ледяные поля и безжалостные зимние вихри, которые отнимут столько жизней, меня охватили тоска и гнев, боль и стыд. Я приблизился к вожаку и тихо спросил:

— А нет ли другого выхода? Зачем погибать невинным птицам?

Вместо ответа вожак повторил торжественным голосом:

— Три дня и три ночи будет гореть костер, а на четвертый день утром мы вылетим.

Я заплакал. Чтобы никто не увидел моих слез, я спрятался за деревом и припал к земле. И тут я выронил зеркальце. Оно блеснуло, как монетка, среди травы, как бы приглашая меня: посмотри! Посмотри!

Требуй от меня всего, что угодно, государь… Но вышить оружие светом звезд? О нет, не могу…

Я все еще не осмеливался глянуть в зеркальце и только шептал умоляюще: «Зеркальце ты мое волшебное, сделай так, чтоб я увидел живой мою Красношейку! Сделай так, чтобы все в подземелье продержались еще три дня и три ночи, дождались бы прилета птиц!..» Тогда Красношейка снова поселится в своем домике среди белых берез, и сшитые ею платья доставят много радости ее подружкам; тогда и Олень поднимет свою гордую голову, и его голос, подобный фанфарам, снова пронесется по лесам…