Орест и сын

Глупец становится безумцем, богач — бедняком, философ — болтуном. Я — придворный бездушной науки, требующей новых жертв. Если мне удастся создать для них нового человека, они станут бессмертными, если не удастся — сгноят меня в тюрьме и все равно останутся бессмертными. И все-таки я уверен: порча человеческой натуры — болезнь, которую можно лечить. Но к ним самим это не относится.

Орест Георгиевич провел рукой по лбу, стирая испарину. Ровный отцовский голос звучал в его ушах шумом, как будто буквы — мертвые птицы, оживали и копошились. Он перевернул несколько страниц, заполненных формулами, и продолжил:

Киммерийские тени, закутанные в черные плащи, сбились в стаю у самого жерла и не дают мне дышать. Я видел страшные, голые остовы будущих звезд. Пока что на бумаге. Это — и мое детище. Надо признать, я переоценил свое мужество. Ежели нет моих сил пережить это, в общем, весьма безобидное деяние, что будет с моим сердцем, когда исполнится моя главная мечта? Все, что мне дано еще будет открыть, заранее опорочено жуткой, ужасающей действительностью. Все, проходящее через их руки, превращается в золото — их сусальное золото, в их драгоценные камни — кроваво-рубиновое стекло. Глупец становится безумцем, богатый — бедным, философ — болтуном? О, если б так! Глупцы, они не станут безумцами. Другие безумцы откроют для них тайну очищения… Они просто вытянут ее клещами из безумных, но рабских голов.

Дальше, широкими свободными буквами, как может писать перо, гонимое вперед ясной и зрелой мыслью, было выведено:

Ум раба слабее, чем ум свободного человека. Эта мысль — мое последнее спасение. Я, их раб, не сумевший избежать общей участи, не сумею открыть того, для чего создан мой мозг, мое сознание, наконец, душа. Открытия, которого они ждут от меня, мне не сделать. Значит, я не сумею исполниться.

Последнее слово было подчеркнуто.

Росчерк крайней буквы упал вниз, словно отца прервали.

Глаза поймали угольные строки и больше не отпускали:

Прежде чем подняться на стены, мы в сопровождении товарищей пошли в Мавзолей, и там я видел Его. Если бы я когда-нибудь открыл свое вещество, в первое оправдание себе я поставил бы то, что смог бы воскресить Его мозг и этим воскресить тысячи и тысячи еще не сгинувших: здесь и теперь, повсеместно и вовеки. Для меня остается тайной, случайно ли мне организовали посещение Мавзолея или они действительно заинтересовались направлением моей работы? Мечтают воспроизвести в реальности то, что воспроизводится ими в чудовищном языческом ритуале? Боюсь, в последних докладах я допустил некоторые проговорки.

Новый пропуск — желтоватая, пустая полоса.