Орест и сын

— Сделаем так: я даю вам десятку, вы тащите сюда оперу, и мы слушаем вместе. Идет? Бросьте! — воскликнул, видимо, полагая, что Инна колеблется. — Представьте, что я пригласил вас в театр. Нас четверо — по два с полтиной на человека — божеская цена. Будем считать, я абонировал ложу.

— Странный он у тебя, — сказала Ксения, когда отец вышел. — Не похож на родителя.

Чибис промямлил что-то неразборчивое.

— Вот, — отец вернулся с червонцем в руке. — Вы, — поклон Инне, — несете оперу, а вы, — теперь он кланялся Ксении, — остаетесь в качестве залога.

* * *

— Так-так-так, — Орест Георгиевич смотрел на часы — не то поддразнивая секундную стрелку, не то засекая время. — Интересно, чего ж это мы лишились?

Ксения достала из портфеля:

— Названия нет, автора тоже, — она объясняла виновато, — и первого листа не хватает.

— Ничего… — он держал книгу на отлете и быстро шарил по карманам свободной рукой. — Сейчас определим… и автора, и…

Левая рука подхватила снизу, под обложку, как держат младенца, правая, не полагаясь на дальнозоркие глаза, потянулась к полке, но на полпути вернулась назад. Пальцы, пробежав по опаленному краю, отвернули верхнюю страницу:

— Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами…

Часовой механизм, споткнувшись, замер. Отец Чибиса закрыл книгу и крепко сжал ее ладонями, словно склеил:

— Возьмите, — возвратил Ксении и подманил кошку. Грациозное создание подошло капризной поступью и, не даваясь в руки, принялось выписывать восьмерки вокруг его ног. Гладкая эбонитовая шерсть поднялась дыбом. Взгляд Ореста Георгиевича устремился в пустое пространство:

— Да — да. Нет — нет. Остальное — от лукавого…

Ксения посмотрела на скуластую кошачью мордочку и не решилась переспросить.

— Хотите, я тоже покажу вам интересное? — Орест Георгиевич вдруг оживился, словно книга, назначенная на продажу, навела его на счастливую мысль. Он выдвинул ящик бюро и достал лакированный альбом, замкнутый металлическими застежками. — Тут, — пальцы пробежали по обрезу, — все наше семейство. Посмотрим? — качал альбом на руке и смотрел на Ксению, как будто взвешивал: достойна ли?

— Да, — Ксения согласилась из вежливости.

На первой странице, под покровом папиросной бумаги, помещался желтоватый, немного размытый временем снимок: мальчик лет десяти, стоявший рядом с теленком. Внизу ломкой вязью от руки было написано: 1860.

— Мой прадед. Дагерротип сделан в Бадене, — отец Чибиса пояснил с достоинством.

— Ваши предки… они были богатые?

— Земля, крестьяне… — он немного растерялся. — Да, владения солидные. Обеднели после реформы. Так что скорее не богатые, а… — помедлил, подбирая слово, — благородные… А это мой дед.

Ксения рассматривала скуластое лицо, обложенное прямоугольной бородкой, и слушала, что дед был форменным разночинцем, любил шить сапоги, сам растягивал кожу, сам сушил ее, всю кладовку заставил колодками.

— А бабушка ужасно сердилась, потому что была светской львицей, а тут, представьте: муж — ходит по дому в фартуке и с молотком и говорит, что человек должен быть гармоничным… — Дама на фотографии ничуть не походила на светскую львицу: полная, с одутловатыми щеками. — Но, как ни странно, счастливый брак, — и, как будто восстанавливая какую-то непонятную Ксении справедливость, добавил: — Химик, дружил с Менделеевым, одно время входил в коллегию присяжных.

— А ваш отец? Он тоже хотел быть гармоничным? — Ксении стало интересно.

— Отец… Мой отец был химиком. Вот его работы, — Орест Георгиевич нахмурился и указал на книжную полку. — А теперь — пить чай. Антон, подавай парадный сервиз.

Прежде чем отложить в сторону, он повернул еще один лист и тотчас закрыл, но Ксения успела заметить: молодая короткостриженая женщина стояла за плетеным креслом, опираясь рукой о спинку. Шаль, расшитая мелкими звездами, лежала на подлокотнике…

Первый раз в жизни она пила чай, сервированный так красиво. Тяжелая скатерть седела крахмальным отливом, чашки на широких блюдцах повторяли формой кувшинки, коричневые кружки чая стояли в раскрытых венчиках. Высокий чайник гнул лебединую шею, склоняясь к лепесткам. На самом краю стола лежал альбом, запечатанный металлическими застежками, похожими на дверные петли.

— Надо же, как интересно… — дожидаясь, пока чай немного остынет, Ксения попыталась продолжить разговор. — У нас такого нету. Вся семья, в полном составе…

Орест Георгиевич глотнул и отставил чашку. Его губы сморщились, как от горького.

В половине десятого Ксения поняла, что Инна не вернется. В прихожей она вынула книгу и протянула Оресту Георгиевичу, но тот усмехнулся, отводя ее руку, и Ксении захотелось бежать из этого дома. В дверях она зачем-то обернулась и, теряя слова, стала говорить, что найдет и позвонит, но Орест Георгиевич не делал вид, что слушает, — ждал, когда закроется дверь.