Орест и сын

“Должен, однако, предупредить, — он старался держаться официально, — может статься, задача, поставленная вами, не имеет решения. Во всяком случае, я не могу гарантировать…” Даже теперь, предупреждая их о своей возможной неудаче, Орест Георгиевич чувствовал воодушевление, похожее на тревожное любопытство. Он поймал себя на том, что хочет уйти отсюда немедленно, чтобы вернуться к письменному столу. Новая научная задача жгла изнутри.

“Ладно тебе… — Павел приблизился и встал рядом. — Я уверен: справишься. Кто, как не ты…” — “Справится, — снова Строматовский покачал головой и обратился к Павлу: — но при одном условии: если научится держать свои нервы в узде. Ум, лишенный уравновешенности, изучает тупики или, если хотите, мостит болотные топи, — доктор указывал на карту. — Вот вам пример большого, но неуравновешенного ума: все, что затеял, зашло в тупик. Очень скоро этот город опустеет”. Лента, нарисованная над картой, вилась змеей. Доктор поднялся и провел по ней пальцем, словно расправил ленту венка.

“Не хотите ли, — Андрей Васильевич тянулся к звоночному шнурку, — раз уж внешний источник тепла демонтирован... водки, чистейшей? На днях привезли из Финляндии”. Прямоволосый вошел с хрустальным подносом, на котором, играя радугой граней, стоял тонкий журавлиный графин. Его окружали серебряные стопки, каждая побольше наперстка. Ровно пять — по числу собравшихся в комнате, если считать его самого. Орест Георгиевич отметил: одна из рюмок стоит особняком.

“Замечательно. — Павел пригубил и облизнул губы как от сладкого. — Кстати, если ваши пророчества сбудутся, такую водку мы будем пить много чаще”. — “Это — не очень хорошая шутка”, — доктор поморщился недовольно. “Отчего же? — Павел поднял бровь. — Опустевшие города всегда кто-нибудь занимает. В нашем с вами случае выбор небольшой. Или вы предпочитаете варваров? С этим городом подобное уже случалось”. — “Оставьте”. Оресту показалось, доктор страдает взаправду. “Случалось. Один раз”, — он уточнил. “Вот видите, — Павел Александрович ободрился. — И что из этого вышло?”

“Вы имеете в виду легендарное пророчество: сему городу быть пусту?” — Орест Георгиевич обращался к доктору. “Я имею в виду эмиграцию. В ближайшие годы процесс станет необратимым”. — “Не понимаю, — Орест волновался. — Положим, какой-то процент и уедет. Но по сравнению с оставшимися он, надо думать, будет ничтожным”. — “В нашей стране большинство мало что решает. История вообще определяется меньшинством. Причем, и это самое интересное, порой меньшинством ничтожным. Именно в этом я вижу залог успеха: мы, собравшиеся здесь, способны изменить ее ход”. В доктор-ских глазах стояла твердая решимость.

Странная мысль забрезжила в Орестовой голове: он думал о том, что мир, с которым он так и не научился справляться, сократился до размеров этой комнаты, где все решается меньшинством. Здесь и сейчас, повсеместно и вовеки. Совершенно явственно он услышал голос отца.

“Возможно, вы и правы и ваше пророчество сбудется, и все-таки я не могу представить этот город пустым… Пусть не мы, но наши дети… Кто-то, кто готов остаться в меньшинстве”.

“Это можно проверить”, — нежданно-негаданно юноша подал голос. Он встал и одернул пиджак. “Закончили? Неужели закончили?” — Павел вскинулся радостно. “Все лавры — ему, — улыбаясь, Андрей Васильевич указал на Прямоволосого. — С моей стороны — исключительно научное руководство”.

“Мне надо приготовиться”. — Юноша зарделся. Фокусы, что ли, вздумали показывать? Орест Георгиевич отставил рюмку. “Прошу”, — хозяин обвел комнату рукой, отдавая в полное распоряжение. На юношу он смотрел с нежной гордостью — Орест подумал: как на родного сына.

Прямоволосый тронул реостат, убавляя, и двинулся к фанерному листу. Он обхватил его руками и, приподняв, снял со стены. Пустая ниша оказалась много глубже, чем можно было предположить: камин занимал переднюю — довольно мелкую ее часть. Юноша нагнул голову и шагнул в глубину. Там что-то мерцало.

На столике, показавшемся из тьмы, располагалась трехмерная модель города, выполненная с изумительной искусностью. С первого взгляда Орест Георгиевич не смог бы сказать, из чего это сделано — дома, дороги, мосты. Границы модели не выходили за центральную часть: с севера и востока — внешний берег Большой Невы, с юга — Витебский вокзал. Западный край пришелся на мост Лейтенанта Шмидта. Северо-западный включал в себя часть Васильевского и ломтик Петроградской стороны. Филигранно выполненные дома опоясывали дворики, и впрямь похожие на колодцы. Невскую гладь выложили блестящим материалом, слюдяным — похожим на тонкий рубе-роид.

“Неужели каждое здание?” — Орест Георгиевич не отрывал глаз. “Более или менее... До катастрофы”. — “Что?” — Орест Георгиевич переспросил. Прямоволосый смутился: “Я имею в виду, на девятьсот семнадцатый год”. Сунув руку под столик, он щелкнул выключателем. Модель осветилась вслед за щелчком.