Орфей

Полку нашего прибыло. За четвертым придвинутым столиком Кузьмич, пошевеливая седенькой эспаньолкой, деликатно кушал сливки с сухариками. Снежные локоны Кузьмича ниспадали на бархатную блузу, круглая шапочка возлежала на челе со старческими веснушками. Правдивый держал перед собой полный стакан чаю на тыльной стороне ладони.

— …и когда трэтий джигит сэл на самого га-аря-чего коня, взал самую острую саблу и на всом скаку разрубил самое ма-алэнькое яблоко на голове Тамары, с головы ее нэ упал ны а-адын волос! Но и этого джигита Тамара прыказала сбросить в пропасть. Он крычит: «За что?!» А она ему: «За компанию, да-ара-гой, за компанию…» Так выпьем же з-за компанию! — И Правдивый обрушил в себя полный стакан. — О, Игореха! — сказал он сырым голосом. — Принес?

Я уселся на место. Сема прятал глаза, но не мог не возвращаться к моему оттопыренному карману. Щеки его пылали под щетиной, уши торчали ломтиками августовского помидора.

— А что, Санек, и ты будешь? — спросил я невинно. — Здравствуйте, Кузьма Евстафьевич.

— Добрейшее утро, Игорь Николаевич, добрейшее утро, почтеннейший.

— Да чтобы мне кардан в жо… — Правдивый поперхнулся чаем. Стрельнул глазами в сторону Ларис Иванны. Та цвела, наблюдая и слушая. — Я извиняюсь. Нет, я насчет Шмули нашего. За другана беспокоюсь. Что, Шлемка, трясет тебя после вчерашнего-то «Поморинчика»?

— Самуил Израэлевич, почтеннейший, да кто же вам сказал, что взвесь следует кипятить? Да, в состав большинства зубных паст входят спиртсодержащие разбавители, но при кипячении этиловые молекулы разваливаются, только и всего. И ожидаемый, э-э… эффект нулевой. Я так полагаю, суспензию следовало отстоять, а уж потом, э-э… употреблять. И только жидкую фракцию, а не как вы, право, да еще в таких количествах… Я вновь встал. Откашлялся.

— Сегодня у нас два виновника торжества. Именинник (кивок Правдивому) и счастливый победитель (Семе). Да! И третья — виновница… а где? А, вижу, вижу.

Мертвая бабочка была уложена на блюдце и выставлена ко всеобщему обозрению. Я продолжил:

— Позволю себе несколько слов. Присутствующим памятны горячие дискуссии, гремевшие в этих стенах по поводу неприсутствия на территории Крольчатника представителей так называемого третьего царства. В силу обстоятельств я смог принять участие лишь в самых последних из них, хотя самый факт, точнее, артефакт, а еще точнее, феномен, меня, безусловно, потряс с моих первых шагов по этой гостеприимной земле. Потрясает он меня и теперь. Помнится, был высказан широчайший диапазон мнений от самых позитивных по поводу отсутствия кровососущих и жалящих («Да-да, милый Игорь, это же такая гадость, фу!») до самых пессимистических в связи с аномальным нарушением биоценоза («Вот именно, почтеннейший Игорь Николаевич, погибающие деревья — это, знаете ли…»), а также строился ряд головокружительных гипотез, включая вмешательство инопланетных сил («А чего ты, Игореха, ты эту, фантастику-то, почитай. Этот, как его… Или эти два, тоже…»). При искреннем уважении к присутствующим, которые авторитетны для меня уже тем, что наблюдали явление гораздо дольше, я позволил себе усомниться, имеет ли место идеальный феномен, феномен в абсолюте, или же асимптотически феноменальная флуктуация? Не далее как вчера после ужина мною было заключено пари с Сем… уважаемым Самуилом Израэлевичем в присутствии не менее уважаемого Александра Правдивого, любезно согласившегося быть нашим секундантом. Так сказать, «сина ира эт студио». Сегодня же пари Самуилом Израэлевичем выиграно, чем и обуславливается передача ему сейчас при всех пинты этой восхитительной и во всех отношениях ароматной субстанции. Бери, Сема, это законное твое! Распоряжайся по своему усмотрению!

Во как сказал, во как могу. И на стол поставил то, что с собой принес. Раскланялся. Сел.

Правдивый стукнул захлопнувшимися челюстями, снова распахнул: «Трепло». Ларис Иванна послала воздушный поцелуй и пропела: «Браво, браво!» Одна рука у нее по-прежнему оставалась вытянутой под столом, вплотную к руке ее бледного соседа. Кузьмич подвигал эспаньолкой и сказал:

— Простите, я как-то недопонял, почтеннейший, позиций сторон в споре. Вы доказывали, что — да, или вы доказывали, что — нет?

— Неважно. Главное, выиграл — он. Правдивый, подтверди.

— А! Игореха Шмульке флакон обещал за любую насекомую. Только эту дохлую ветром принесло, точно говорю. Нет, ну ты, Кузьмич, сам, что ль, не знаешь, что не бывает у нас этого добра? А там как хотите.

Правдивый со слезой отпил чаю, а Сема, очарованный, смотрел. На нее. Хрустальную. Резную. Играющую гранями. Практически непочатую и от полноты содержимого нежно-топазовую. С белой пластмассовой крышечкой. Потом словно проснулся. Опять покраснел, сцапал бутылочку и бормоча: «У меня, видите ли, раздражение, здесь такие ужасные станки, по-человечески и не побреешься…» — устремился наружу.

— Ты чего ему дал? — осведомился Правдивый. — «Гигиенический»?

— «Семейный», кажется. Да я не очень смотрел, одеколон и одеколон.